Василий Жуковский - Певец во стане русских воинов: Стихотворения. Баллады. Поэмы

Перчатка

Повесть

Перед своим зверинцем,С баронами, с наследным принцем,Король Франциск сидел;С высокого балкона он гляделНа поприще, сраженья ожидая;За королем, обворожаяЦветущей прелестию взгляд,Придворных дам являлся пышный ряд.

Король дал знак рукою —Со стуком растворилась дверь,И грозный зверьС огромной головою,Косматый левВыходит;Кругом глаза угрюмо водит;И вот, все оглядев,Наморщил лоб с осанкой горделивой,Пошевелил густою гривой,И потянулся, и зевнул,И лег. Король опять рукой махнул —Затвор железной двери грянул,И смелый тигр из-за решетки прянул;Но видит льва, робеет и ревет,Себя хвостом по ребрам бьет,И крадется, косяся взглядом,И лижет морду языком,И, обошедши льва кругом,Рычит и с ним ложится рядом.И в третий раз король махнул рукой —Два барса дружною четойВ один прыжок над тигром очутились;Но он удар им тяжкой лапой дал,А лев с рыканьем встал…Они смирились,Оскалив зубы, отошли,И зарычали, и легли.

И гости ждут, чтоб битва началася.Вдруг женская с балкона сорваласяПерчатка… все глядят за ней…Она упала меж зверей.Тогда на рыцаря Делоржа с лицемернойИ колкою улыбкою глядитЕго красавица и говорит:«Когда меня, мой рыцарь верный,Ты любишь так, как говоришь,Ты мне перчатку возвратишь».

Делорж, не отвечав ни слова,К зверям идет.Перчатку смело он беретИ возвращается к собранью снова.

У рыцарей и дам при дерзости такойОт страха сердце помутилось;А витязь молодой,Как будто ничего с ним не случилось,Спокойно всходит на балкон;Рукоплесканьем встречен он;Его приветствуют красавицыны взгляды…Но, холодно приняв привет ее очей,В лицо перчатку ейОн бросил и сказал: «Не требую награды».

Ундина

Старинная повесть

Бывали дни восторженных видений;Моя душа поэзией цвела;Ко мне летал с вестями чудный Гений;Природа вся мне песнию была.

Оно прошло, то время золотое;С природы снят магический венец;Свет узнанный свое лицо земноеРазоблачил, и призракам конец.

Но о Мечте, как о весенней птичке,Певавшей мне, с усладой помню я;И Прелести явленьем по привычкеЛюбуется, как встарь, душа моя.

Здесь есть одна – жива как вдохновенье,Как ясная надежда молода —На душу мне ее одно явленьеПоэзию наводит завсегда…

Перед пустой когда-то колыбельюЗадумчиво-безмолвен я стоял.«Кто обречен святому новосельюТобой в жильцы?» – судьбу я вопрошал.И с первою блеснувшей мне денницейУж милый гость в той колыбели был;Он в ней лежал под царской багряницей,Прекрасен, тих, как божий ангел мил.

Года прошли – и мой расцвел младенец,Прекрасен, тих, как божий ангел мил;И мнится мне, что неба уроженецУтехой в нем на землю прислан был.

Его-то я порою здесь встречаю,Как чистую Поэзию мою;Им иногда я душу воскрешаю;При нем подчас, забывшись, и пою.

Глава I

О том, как рыцарь приехал в хижину рыбака

Лет за пятьсот и поболе случилось, что в ясный весеннийВечер сидел перед дверью избушки своей престарелыйЧестный рыбак и починивал сеть. Сторона та, в которойЖил он, была прекрасное место. Луг, где стоялаХижина, длинной косою входил в широкое лоноМоря: можно было подумать, что берег душистыйВ светло-лазурные, чудно-прозрачные воды с любовьюНежной теснился, что море, влажной трепещущей грудьюНежно прижавшись к нему и его обнимая, пленялосьСвежестью шелковой зелени, блеском цветов и прохладойТемных сеней древесных. Правда, в краю том немногоБыло людей: рыбак с женою, и только; дремучийЛес отделял полуостров от твердой земли. И ужасенБыл тот лес своей темнотой неприступной; и слухиСтрашные были об нем в народе; там было нечисто:Злые духи гнездилися в нем и пугали прохожихТак, что не смели и близко к нему подходить. Но смиренныйСтарый рыбак не боялся враждебных духов; на продажуРыбу носил он в город, лежавший за лесом; полонНабожных мыслей, входил он в его глубину, и ни разуТам ничего он не встретил, хранимый небесною силой.Сидя беспечно в тот вечер за неводом, вдруг он услышалШум в лесу, как будто бы топот коня и железнойБрони звук; он слушает: шум приближается; робостьИм овладела, и все, что до тех пор в ненастные ночиСнилось ему о таинственном лесе, представилось разомМыслям его; особливо ж один, великанского роста,Белый, всегда головою странно кивающий. В темныйЛес он со страхом глядит, и ему показалось, что в самомДеле сквозь черные ветви смотрит кивающий призрак.Вспомнив, однако, что все никакой еще не случилосьС ним беды ни в лесу, ни в избушке, в которой так долгоЖил он с женою вдвоем, что нечистый над ними не властен,Он ободрился, прочел молитву, и сделалось скороДаже ему и смешно, когда он увидел, какуюШутку с ним глупая робость сыграла: кивающий образБыл не что иное, как быстрый ручей, из срединыЛеса бегущий и с пеной впадающий в озеро; шум же,Слышанный им, был от рыцаря: шагом на беломБодром коне из чащи лесной он ехал и прямоК хижине их приближался. Мантией алого цветаБыл покрыт его фиолетовый, золотом шитыйСтройный колет; на бархатном черном берете вилисяБелые перья; висел у бедра на цепи драгоценнойМеч с золотой рукоятью искусной работы; а белыйРыцарев конь был статен, силен и жив; он, копытомЛегким едва к луговой мураве прикасаясь, воздушнойПоступью шел и, сгибая красивую шею, как лебедь,Грыз узду, облитую пеной. Старик, пораженныйВидом статного рыцаря, невод покинул и, снявшиШляпу, смотрел на него с приветной улыбкой. Приближась,Рыцарь сказал: «Могу ль я с конем найти здесь на этуНочь убежище?» – «Милости просим, гость благородный;Лучшим стойлом будут коню твоему наш зеленыйЛуг, под кровлей ветвистых дерев; а вкусную пищуСам он найдет у себя под ногами; тебе ж мы охотноУгол очистим в нашем убогом жилище и ужинСкудный с тобою разделим». Рыцарь, кивнув головою,Спрыгнул с коня, его разнуздал и по свежему лугуБегать пустил; потом сказал рыбаку: «Ты охотно,Добрый старик, принимаешь меня, но когда б и не столькоБыл ты сговорчив, то все бы со мной не разделался нынче;Море, вижу я, здесь перед нами, и дале дорогиНет никакой; а вечером поздно в этот проклятыйЛес возвращаться избави боже!» – «Не станем об этомСлишком много теперь говорить», – сказал, озираясь,Старый рыбак и в хижину ввел усталого гостя.Там, перед ярким огнем, горевшим в камине и в чистойГорнице трепетный блеск разливавшим, на стуле широкомС спинкой резною сидела жена рыбака пожилая.Гостя увидев, старушка встала, ему поклониласьЧинно и села опять, ему отдать не подумавМесто свое. Рыбак, засмеявшись, сказал: «БлагородныйРыцарь, прошу не взыскать, что хозяйка моя свой покойныйСтул для себя сберегла: у нас такой уж обычай;Лучшее место всегда старикам уступается». – «Что ты,Дедушка! – с кроткой усмешкой сказала хозяйка. – Ведь гость наш,Верно, такой же Христов человек, как и мы, и придет ли,Сам ты скажи, молодому на ум, чтоб ему уступалиСтарые люди лучшее место? Садися, мой добрыйРыцарь, на эту скамейку, – она продолжала, – да толькоТише сиди, не ворочайся, ножка одна ненадежна».Рыцарь взял осторожно скамейку, придвинул к камину,Сел, и сердцу его так стало приютно, как будто бБыл он у милых родных, возвратяся из чужи в отчизну.Стали они разговаривать. Рыцарь разведать о страшномЛесе хотел, но рыбак ночною порою боялсяРечь о нем заводить; зато о своей одинокойЖизни и промысле трудном своем рассказывал много.С жадностью слушали муж и жена, когда говорил имРыцарь о том, как в разных землях он бывал, как отцовскийЗамок его у истоков Дуная стоит, как прекраснаТа сторона; он прибавил: «Меня называют Гульбрандом,Имя же замка Рингштеттен». Так говоря, не однаждыРыцарь слышал какой-то шорох и плеск за окошком,Точно как будто водой кто опрыскивал стекла снаружи.Всякий раз с досадой нахмуривал брови, послышав плесканье,Старый рыбак; но когда же как ливнем вдруг обдало стекла,Так, что окно зазвенело и в горницу брызги влетели,С сердцем вскочил он и крикнул в окошко с угрозой: «Ундина!Полно проказничать; стыдно; в хижине гости». При этомСлове стало там тихо, лишь изредка слышен был легкийШепот, как будто бы кто потихоньку смеялся. «ПочтенныйГость, не взыщи, – сказал рыбак, возвратившись на место. —Может быть, шалостей много еще ты увидишь, но злогоУмысла нет у нее. То наша дочка Ундина,Только не дочка родная, а найденыш; сущий младенец,Все проказит, а будет ей лет уж осьмнадцать; но сердцеСамое доброе в ней». Покачав головою, старушкаМолвила: «Так говорить ты волен; когда ты усталыйС ловли приходишь домой, то тебе на досуге забавныЭти проказы; но, с утра до вечера дома глаз на глазС нею пробыв, от нее не добиться путного слова —Дело иное; тут и святой потеряет терпенье». —«Полно, старуха, – рыбак отвечал, – ты бьешься с Ундиной,Я с причудливым морем: разве не часто мой неводПортит оно и плотины мои размывает, а все мнеЛюбо с ним: то же и ты, хоть порою и охнешь, однакоВсе Ундиночку любишь. Не так ли? – «Что правда, то правда;Вовсе ее разлюбить уж нельзя», – кивнув головою,Кротко сказала старушка. Вдруг растворилася настежьДверь; и в нее, белокурая, легкая станом, с веселымСмехом впорхнула Ундина, как что-то воздушное. «Где жеГости, отец? Зачем ты меня обманул?» Но, увидяРыцаря, вдруг замолчала она, и глаза голубые,Вспыхнув звездами под сумраком черных ресниц, устремилисьБыстро на гостя, а он, изумленный чудным явленьем,Был как вкопанный, жадно смотрел на нее и боялсяВзор отвести: он думал, что видит сон, вглядетьсяВ образ прекрасный спешил, пока он не скрылся. УндинаДолго смотрела, пурпурные губки раскрыв, как младенец;Вдруг, встрепенувшись резвою птичкой, она подбежалаК рыцарю, стала пред ним на колена и, цепью блестящей,К коей привешен был меч, играя, сказала: «Прекрасный,Милый гость, какою судьбой очутился ты в нашейХижине? Долго ты по свету должен был странствовать, преждеНежели к нам дорогу найти? Скажи, через лес нашКак ты проехал?» Но он отвечать не успел; на УндинуКрикнула с сердцем старушка: «Оставь в покое, Ундина,Гостя; встань и возьмись за работу». Ундина, ни словаЕй не сказавши в ответ, схватила скамейку и, севшиПодле Гульбранда с своим рукодельем, тихонько шепнула:«Вот где я буду работать». Старик притворясь, что не видитНовой проказы ее, хотел продолжать; но УндинаРечь перебила его: «У тебя я спросила, мой милыйГость, откуда приехал ты к нам? Дождусь ли ответа?» —«Из лесу прямо приехал я, прелесть моя». – «Расскажи же,Как ты в лесу очутился и что в нем чудного видел?»Трепет почувствовал рыцарь, вспомнив о лесе; невольноОн обратил глаза на окошко, в которое кто-тоБелый, ему показалось, глядел; но было в окошкеПусто, за стеклами ночь густая чернела. СобравшисьС духом, рассказ он готов был начать, но старик торопливоМолвил ему: «Недоброе время теперь нам об лесеРечь заводить; расскажешь нам завтра». Услышавши это,С места вскочила Ундина, и глазки ее засверкали.«Нынче, не завтра он должен рассказывать! нынче, теперь же!» —Вскрикнула с сердцем она и, бровки угрюмо нахмурив,Топнула маленькой ножкою об пол; и в эту минутуТак забавно мила и прелестна была, что в ГульбрандеВспыхнуло сердце, и он еще боле пленился смешною,Детской ее запальчивостью, нежели резвостью прежней.Но рыбак, рассердясь не на шутку, причудницу началКрепко журить за ее упрямство и дерзкую вольностьС гостем. Старушка пристала к нему. Тут Ундина сказала:«Если браниться хотите со мной, а того не хотитеСделать, о чем я прошу, так прощайте ж; одни оставайтесьВ вашей скучной, дымной лачужке». С сими словамиПрыгнула в двери она и в минуту во мраке пропала.

Глава II