Борис Пастернак - Стихотворения и поэмы

9

Окрестности и крепость,Затянутые репсом,Терялись в ливне обложном,Как под дорожным кожаном.Отеки водянкиГрязнили горизонт,Суда на стоянкеИ гарнизон.С, утра тянулись семьямиМещане по шоссеРазличных орьентаций,Со странностями всеми,В ландо, на тарантасе,В повальном бегстве все.

У города со вторникаУтроилось лицо:Он стал гнездом затворников,Вояк и беглецов.Пред этим, в понедельник,В обеденный гудокОбезголосил эллингИ обезлюдел док.

Развертывались порознь,Сошлись невпроворотЗа слесарно-сборочной,У выходных ворот.Солдатки и служанки

Исчезли с мостовыхВ вихрях "Варшавянки"И мастеровых.Влились в тупик казармыИ - вон из тупика,Клубясь от солидарностиБрестского полка.

Тогда, и тем решительней,Чем шире рос поток,Встревоженные жителиПустились наутек.Но железнодорожникиЧасам уже к пятиЗаставили порожнимиСоставами пути.Дорогой, огибавшейВоенный порт, с утраКатались экипажи,Мелькали кучера.Безмолвствуя, потерянноСтруями вис рассвет,Толстый, как материя,Как бисерный кисет.

Деревья всех рисунковСгибались в три дугиПод ранцами и сумкамиСумрака и мги.Вуали паутинойТопырились по ртам.Столбы, скача под шины,Несли ко всем чертям.Майорши, офицершиЗапахивали плащ.Вдогонку им, как шершень,Свистел шоссейный хрящ.Вставали кипарисы;Кивали, подходя;Росли, чтоб испаритьсяВ кисее дождя.

Часть вторая

1

Вырываясь с моря, из-за почты,Ветер прет на ощупь, как слепой,К повороту, несмотря на то чтоТотчас же сшибается с толпой.Он приперт к стене ацетиленом,Втоптан в грязь, и несмотря на то,Трын-трава и - море по колено:Дует дальше с той же прямотой.Вон он бьется, обваривши харю,За косою рамой фонаряИ уходит, вынырнув на пареТоропливых крыл нетопыря.У матросов, несмотря на поруИ порывы ветра с пустыря,На дворе казармы - шум и спорыЭтой темной ночью ноября.Их галдит за тысячу, и каждым,Точно в бурю вешний буерак,Разворочен, взрыт и взбудораженИ буграми поднят этот мрак.Пахнет волей, мокрою картошкой,Пахнет почвой, норками кротов,Пахнет штормом, несмотря на то чтоЭто шторм в открытом море ртов.Тары-бары, шутки балагура,Слухи, толки, шарканье подошвТак и ходят вкруг одной фигуры,Как распространившийся падеж.Ходит слух, что он у депутатов,Ходит слух, что едет в комитет,Ходит слух, - и вот как раз тогда-тоНарастает что-то в темноте,И, глуша раскатами догадкиИ сметая со всего двораКараулки, будки и рогатки,Катится и катится ура.С первого же сказанного словаРадость покидает берега.Он дает улечься ей, и сноваУдесятеряет ураган.Долго с бурей борется оратор.Обожанье рвется на простор.Не словами - полной их утратойХочет жить и дышит их восторг.Это обьясненье исполинов.Он и двор обходятся без слов.Если с ними флаг, то он - малинов.Если мрак за них, то он - лилов.

Все же раз доносится: эскадра.Это с тем, чтоб браться, да с умом.И потом другое слово: завтра.Это, верно, о себе самом.

2

Дорожных сборов кавардак."Твоя" твердящая упрямо,С каракулями на бортах,Сырая сетка телеграммы.

"Мне тридцать восемь лет. Я сед.Не обернешься, глядь - кондрашка".И с этим об пол хлоп портплед,Продернув ремешки сквозь пряжки.

И на карачках под диван,Потом от чемодана к шкапу... -Любовь, горячка, караванВещей, переселенных на пол.

Как вдруг звонок, и кабинетВ перекосившемся: о боже!И рядом: "Папы дома нет".И грохотанье ног в прихожей.

Но двери настежь, и в дверях:"Я здесь. Я враг кровопролитья".- "Тогда какой же вы моряк,Какой же вы тогда политик?

Вы революцьонер? В борьбуНе вяжутся в перчатках дамских".- "Я собираюсь в Петербург.Не убеждайте. Я не сдамся".

3

Подросток реалист,Разняв драпри, исчезС запиской в глубинеОтцова кабинета.Пройдя в столовуюИ уши навострив,Матрос подумал:"Хорошо у Шмидта".

Было это в ноябре,Часу в четвертом.Смеркалось.Скромность комнатСпорила с комфортом.

Минуты три извнеНе слышалось ни звукаВ уютной, как каюта,Конуре.Лишь по кутерьмеПылинок в пятерне портьеры,Несмело шмыгавшихПо книгам, по кошмеИ окнам запотелым,Видно было:Дело -К зиме.Минуты три извнеНе слышалось ни звукаВ глухой тиши, как вдругЗа плотными драприПроклятья раздалисьТак явственно,Как будто тут внутри:- Чухнин! Чухнин!!!Погромщик бесноватый!Виновник всей брехни!Разоружать суда?Нет, клеветник,Палач,Инсинуатор,Я научу тебя, отродье ката, отличатьОт правых виноватых!Я черноморский флот, холоп и раб,Забью тебе, как кляп, как клепку, в глотку.-И мигом ока двери комнаты вразлет.Буфет, стаканы, скатерть...- Катер?- Лодка!В ответ на брошенный вопрос - матрос,И оба - вон, очаковец за Шмидтом,Невпопад, не в ногу, из дневного понемногув ночь,Наугад куда-то, вперехват закату,По размытым рытвинам садовых гряд.В наспех стянутых доспехахЖарких полотняных лат,В плотном, потном, зимнем платьеС головы до пят,В облака, закат и эхоПо размытым, сбитым плитамПроменад.

Потом бегом. Сквозь поросли укропа,Опрометью с оползня в песок,И со всех ног, тропой наискосокКругом обрыва. Топот, топот, топот,Топот, топот, - поворот - другой -И вдруг как вкопанные, стоп:И вот он, вот он весь у ног,Захлебывающийся Севастополь,Весь вобранный, как воздух, грудью двухБездонных бухт,И полукругЗатопленного солнца за "Синопом".С минуту оба переводят духИ кубарем с последней кручи - бухВ сырую груду рухнувшего бута.

4

В зимней призрачной красеДремлет рейд в рассветной мгле,Сонно кутаясь в туман

Путаницей мачтИ купаясь, как в росе,Оторопью рейВ серебре и перламутреПолумертвых фонарей.Еле-еле лебезитУтренняя зыбь.Каждый еле слышный шелест,Чем он мельче и дряблей,Отдается дрожью в телеКораблей.

Он спит, притворно занедужась,Могильным сном, вогнав почтиТрехверстную округу в ужас.Он спит, наружно вызвав штиль.Он скрылся, как от колотушек,В молочно-белой мгле. Он спитЗа пеленою малодушья.Но чем он с панталыку сбит?

С утра на суше - муравейник.В тумане тащатся войска.Всего заметней их роеньеТолпе у Павлова мыска.Пехотный полк из ПавлоградаС тринадцатою полевойАртиллерийскою бригадойИ - проба потной мостовой.

Колеса, кони, пулеметы,Зарядных ящиков разбег,И - грохот, грохот до ломотыВо весь Нахимовский проспект.

На историческом бульваре,Куда на этих днях свезенВоенный лом былых аварий, -Донцы и крымский дивизион.И любопытство, любопытство:Трехверстный берег под тупой,Пришедшей пить или топиться,Тридцатитысячной толпой.Она покрыла крыши барокКишащей кашей черепах,И ковш приморского бульвара,И спуска каменный черпак.Он ею доверху унизан,Как копотью несметных птиц,Копящих силы по карнизам,Чтоб вихрем гари в ночь нестись.Когда сбежали испареньяИ солнце, колыхнувши флот,Всплыло на водяной арене,Как обалдевший кашалот,В очистившейся панорамеОбрисовался в двух шагахОт шара - крейсер под парами,Как кочегар у очага.

5