Н. Денисов - Стезя

Хаим Фаич

За Урал от фашистов бежал,Так и прибыл к нам – рвань да заплаты.Но прознали: шинок содержалВ городишке каком-то, в Карпатах.

– Хаим Фаич, а где сыновья?На кровавых фронтах – не иначе?– Ах, судьба...Прозябают, как я... –И ни слова. Трясется от плача.

Вот с молитвой в полуденный часОн у печки сидит, подвывая.Жалко бабам – платочки у глаз:Что поделаешь – вера такая!

Кто лепешку несет, кто пирог.И не верят глазам христиане:Бьется в печке сивушный дымок,Будто дьявол, монеты чеканя.

Долго наши захватчиков бьют.И в селе, что ни день, похоронки.Стон вселенский. И горькую пьют.Пристрастились подростки и женки.

Вот уж пушки кончают пальбу,И в Карпатах цветут эдельвейсы.Хаим громче ругает судьбу,Распушив благородные пейсы.

Вот он скорбно бредет по селуВ живописном немыслимом горе.Вот, как Яхве, мерцает в углу –Со зловещей звездою во взоре.

Вспоминая Рубцова

Осенний сквер прохладою бодрил,И битый час, нахохлившись над книжкой,Я что-то бодро к сессии зубрил,А он курил, закутавшись в плащишко.

Скамья. И рядом признанный поэт!Заговорить, набраться бы отваги,Мол, я из той же – хоть без эполет! –Литинститутской доблестной общаги.

Он все сидел, угрюм и нелюдим,Круженье листьев взором провожая,И вдруг сказал: «Оставьте... все сдадим!»Я подтвердил кивком, не возражая.

«Вы деревенский?» – «Ясно, из села!» –«Не первокурсник?» – «Нет, уже не гений...»В простых тонах беседа потекла,Обычная, без ложных откровений.

Вот пишут все: он в шарфике форсил.Но то зимой. А было как-то летом:«Привет, старик!» – рублевку попросилИ устремился к шумному буфету.

Теперь он многим вроде кунака,Мол, пили с Колей знатно и богато!А мы лишь раз с ним выпили пивкаИ распрощались как-то виновато.

Потом о нем легенд насотворятИ глупых подражателей ораву.При мне ж тогда был фотоаппарат,И техника сработала на славу.

Он знал и сам: легенды – ерунда,А есть стихи о родине, о доме.Он знать-то знал – взойдет его звезда.Но грустен взгляд на карточке в альбоме.

Дорожная колыбельная

Золотая дремотная Азия...

Спит хороший народ, спят барышники,Спят охранники – нечего красть;В теплом «газике» дремлют гаишники,Точат зуб на «проезжую часть».

Исключительно, видно, для гласности –Над райцентром цветок фонаря.Указатели мер безопасностиТоже фосфоресцируют зря.

Измотало полночное бдение,Ядовитую «приму» курю.Пост ГАИ – тот хоть при исполнении,Я ж без толку на звезды смотрю.

Рад любой завалящей оказии.Ни саней, ни телег, ни машин.Ах, печаль ты – «дремотная Азия»На дороге: Бердюжье – Ишим...

Инопланетяне

Среди простых забот о хлебеНам, может, даже повезло:Теперь кружит не коршун в небе,А серебристый НЛО.

То возле речки, на поляне,То в горсаду, что пуст и тих,Садятся инопланетянеВ «тарелках» импортных своих.

Они бодры, молодцеваты,В скафандрах узкие тела.Наверно, метят в депутатыОт радикального крыла.

Что посулят они: удачи?Не знаю. Многого не жду.И Русь, изверясь, пьет и плачетУ сих пришельцев на виду.

Опять – они! – статья в газете.И все при них, как у людей.«Как скучно...» – Гоголь бы заметил,А Ельцин гонит лошадей.

В час дьявола

Слух прошел: под некой крышей,(Слух на крышу налегал!)Мол, сидит и нас чекрыжитЭтот, как его... кагал.Вечерок осенний дивный,А навстречу мне юлойВедьма с кооперативной,Реактивною метлой.Развела такие бредни:Елки-палки, лес густой...Вырвал я метлу у ведьмыИ взлетел над крышей той.Тут они! Своим кагалом,В сытой дьявольской красе:Конформисты, либералы,Крайне швондерные все.Кто-то сумрачный у входа,Как ночной разбойный свист.Пригляделся: сам Ягода –Узурпатор и расист.Подрулил!(Метла – не веник!)Слышу грозное: «Шабаш!Наш ли этот «Современник?»Крикнул я в трубу: «Не ваш!»Присмирели, не воркуют,Злобно шепчут палачу:«Шовинисты атакуют!»«Надоели вы! – кричу, –Это ж вы, болтая бойко,Провоцируя войну,Заболтали перестройку,Закартавили страну,Заярлычили, заржали.Но и мы ответ дадим:За Отчизну, за Державу,За Россию постоим!..»Полетал еще немногоПопугал ночных ворон.И без пыли, слава Богу,Сел в родной микрорайон.И, простив пустые бредни,Меркантильный интерес,Благодарность вынес ведьмеЗа технический прогресс.

Рок

Еще одна пришлась чумаНа мой усталый век:Все рок да рок!Сойдешь с: умаВ теснинах дискотек,Где он вселенский правит пир,Кроссовками суча,Как новоявленный вампир,Как СПИД, как саранча.Из тысяч радиобойницСочит он зло и яд,И ловко в души вводит шприцПрограммы теле – «Взгляд».Уже не прячась, не таясь,Иные времена,Он пародирует, глумясь,Язык Карамзина.Перелицовывает тканьОн пыльного мешка.И для лобзанья тянет дланьАрбатского божка.Как будто дьявол преуспел,Усердствуя во зле...Как соловей-то уцелелВ черемуховой мгле?

Размышляя у телевизора

...Как они сплелись единоверны,Как сошлись, творя раздор и блуд,От Иуды Троцкого до ТерцаДо иных воспрянувших Иуд.Что им наши нищие старушки,Что разор крестьянский на земле?!Плюрализм! Оплеван дажеПушкин, мать-Россия предана хуле.Что им беды Волги и Катуни;Что священный, песенный Байкал?!Вон опять токует на трибуне –О свободах – ультрарадикал.Вновь, о Русь, куют тебе вериги, –«На, примерь!» – настойчиво долбят.«Открестись!» – гудит Иван Великий.«Не польстись!» – архангелы трубят.

Читая желтую прессу

... Что ни строчка – стих иль проза! –Перестроечная страсть.Лучше уж к родным березамВзором мысленно припасть.Там сочны луга и речки,Дали отчие чисты.Там старинные, в околке,г 1равославные кресты.Там – с оградкою-калиткой,Цвета стали и свинца,Со звездой над пирамидкой –Холмик воина-отца.Там поля мои и рощи,Изначальная судьба... Стоп!Опять упырь-доносчикСочиняет: «Русь – раба».Вот другой статейки-козниЛадит, злобой подогрет.Хорошо, что «раб-колхозник»Не читает этот бред.Вот и давят на педали,Сочно врут и хоть бы хны...Ночь! Такуюночьукрали,Ай да – сукины сыны!

Мертвый ход

Из детской дальней той печалиМне ясно помнится одно:Был жив еще Иосиф СталинИ было лозунгов полно.

Там где-то в гору шла Отчизна,С призывом пламенным «Даешь!»,А в нашем «Путь социализма» –Колхозе скромном – был падеж.

К весне ни сена, ни обрата,И холод лютый, как назло.И пали первыми телята,За ними овцы, и – пошло.

На мясо б, что ли, прикололи!Нельзя... И к радости ворон.Всю ночь возил подохших в поле,Поклав на дровни, Филимон.

Хлебнув для удали портвейна,Перед собой и властью чист,С задачей справился партейныйНаш сельский, шустрый активист.

Отвез и ладно б, скрыл огрехи:Зарыл в сугроб, похороня.Но туши в дьявольской потехеВоздвиг он во поле стоймя.

А поутру, с зарей, с восходом,Мы враз узрели – боже мой:Непостижимым мертвым ходомТелята к ферме «шли», домой.

«Шел», тяжело водя боками,В тупом движении своем,Косматый, с гнутыми рогами,Баран и ярочки при нем.

И как-то робко, виновато,Все тычась ярочкам в бока,«Резвились» малые ягнята,Глотая льдинки молока.

В последний раз метель кружила,Верша суметы на буграх.А стадо будто вправду жило,За ночь насытясь в клеверах.

Так шло – копыто за копытом,Шажок за медленным шажком:За кои годы ходом сытым,В молчанье хрупая снежком.

Тюмень морозная