Двор чудес - Ирина Владимировна Одоевцева

мою —

Ведь я тоже Роберт Пентегью —

Прожила я так много кошачьих дней.

Когда же умрет моя Молли Грей?

1920

«Облаками, как пушистой шалью…»

Облаками, как пушистой шалью,

Зябкая укуталась луна.

Эта осень началась печалью,

И печалью кончится она.

Осень – это время расставанья,

Но никто не скажет мне: – Прости!

Говорят чужие: – До свиданья! —

И еще: – Счастливого пути!

Только как счастливый путь найти?

1923

«Январская луна. Огромный снежный сад…»

Январская луна. Огромный снежный сад.

Неслышно мчатся сани.

И слово каждое, и каждый новый взгляд

Тревожней и желанней.

Как облака плывут! Как тихо под луной!

Как грустно, дорогая!

Вот этот снег, и ночь, и ветер над Невой

Я вспомню, умирая.

«Он сказал: – Прощайте, дорогая…»

Он сказал: – Прощайте, дорогая!

Я, должно быть, больше не приду. —

По аллее я пошла, не зная

В Летнем я саду или аду.

Тихо. Пусто. Заперты ворота.

Но зачем теперь идти домой?

По аллее черной белый кто-то

Бродит, спотыкаясь, как слепой.

Вот подходит ближе. Стала рядом

Статуя, сверкая при луне.

На меня взглянула белым взглядом,

Голосом глухим сказала мне:

– Хочешь, поменяемся с тобою?

Мраморное сердце не болит.

Мраморной ты станешь, я – живою.

Стань сюда. Возьми мой лук и щит.

– Хорошо, – покорно я сказала, —

Вот мое пальто и башмачки. —

Статуя меня поцеловала,

Я взглянула в белые зрачки,

Губы шевелиться перестали,

И в груди не слышу теплый стук.

Я стою на белом пьедестале,

Щит в руках, и за плечами лук.

Кто же я? Диана иль Паллада?

Белая в сиянии луны,

Я теперь – и этому я рада —

Видеть буду мраморные сны.

Утро… С молоком проходят бабы,

От осенних листьев ветер бур.

Звон трамваев. Дождь косой и слабый.

И такой обычный Петербург.

Господи! И вдруг мне стало ясно —

Я его не в силах разлюбить.

Мраморною стала я напрасно —

Мрамор будет дольше сердца жить.

А она уходит, напевая,

В рыжем клетчатом пальто моем.

Я стою холодная, нагая

Под осенним ветром и дождем.

1922

«С луны так сладостно и верно веет…»

С луны так сладостно и верно веет

Великое предчувствие любви,

Но верить счастию печаль не смеет —

Печальных, Господи, благослови!

В сияньи лунном пролетает птица,

Благоуханно дышит резеда.

Любовь до гроба может только сниться,

Тебя я не увижу никогда.

И все напрасно здесь, на этом свете, —

Когда-нибудь найдешь ты мой портрет.

– Кто это? – спросишь ты.

Тебе ответят,

Кто я была и что меня уж нет.

Задумаешься ты и тихо скажешь:

– Вот эту женщину я б мог любить.

Я знаю, это будет. Знаю даже,

Что долго будешь ты по мне грустить.

И никогда другую не полюбишь.

Саламандра

С неба луна светила,

Я тихо в постель легла,

Подушку перекрестила

И все четыре угла.

Тепло и спокойно было в спальне,

Давно стоял за дверьми сон,

Но, когда надо мной наклонился он,

Легкий и беспечальный,

Саламандрой красной из моей груди

Выскользнула моя душа.

Я вскочила, от страха чуть дыша,

Вскрикнула: «Погоди!» —

И за ней побежала.

Гулкий длинный коридор,

По лестнице темной во двор,

Мимо черного канала.

На улицах было пусто совсем.

Маленький город казался нем.

Кой-где поблескивали фонари,

Где-то часы пробили три.

Саламандра бежала скорее, скорее,

Город уже миновали мы,

Садом бежали по узкой аллее

Туда, где зеленые холмы.

Сердце глухо и громко стучало,

Я так боялась ее потерять.

За Саламандрой я бежала —

Она мне дороже, чем друг, чем мать.

Холм высокий и серые кущи,

Отсюда вся окрестность видна —

Озеро и луг цветущий,

В зеленом небе медовая луна,

На лугу тритоны, лягушки и змеи,

Веселые крики услышала я,

И крики стали еще звончее,

Когда к ним подошла она,

Саламандра, огня краснее,

Саламандра, душа моя.

Занялась веселой игрою

Толпа картавых лягушат

И прыгала под луною,

Саламандру мою тормоша.

Какая милая у меня душа!

Она носится, словно летая.

Вот свернулась кольцом и ловит хвост,

Вот во весь выпрямляется рост.

Милая, смешная,

Как я люблю ее, Боже мой!

Внезапно луг огласился криком.

Души помчались гурьбой

В ужасе диком.

Медленно выйдя на луг, крокодил

Зубастую пасть разинул,

Маленькую лягушку проглотил,

Расправил зубчатую спину

И оглянулся кругом.

Странное, смутное было потом,

Что-то холодное по мне пробежало.

Я испугалась, я закричала:

По мне карабкался тритон,

Ища от врага защиты.

Прыгнул в рот мой открытый

Черный и мокрый тритон…

Я проснулась. Солнце светило.

Возле постели стояла сестра.

«Который час?» – я спросила.

«Одиннадцать, вставать пора.

Вставай скорей, дорогая!»

Я сказала: «Сегодня я злая,

Не лезь. Надоела мне».

Как болезнь, мучила тело

Тяжелая мутная лень.

Я поздно встала и надела

Серое платье на каждый день.

Отец с газетой сидел в столовой,