Из детства - Давид Самойлович Самойлов

б вас позвал с собой в мой старый дом…

(Шарманщики, петрушка – что за чудо!)

Но как припомню долгий путь оттуда –

Не надо! Нет!.. Уж лучше не пойдем!..

1966

Выезд

Помню – папа еще молодой.

Помню выезд, какие-то сборы.

И извозчик – лихой, завитой.

Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.

А в Москве – допотопный трамвай,

Где прицепом старинная конка.

А над Екатерининским – грай.

Все впечаталось в память ребенка.

Помню – мама еще молода,

Улыбается нашим соседям.

И куда-то мы едем. Куда?

Ах, куда-то зачем-то мы едем!

А Москва высока и светла.

Суматоха Охотного Ряда.

А потом – купола, купола.

И мы едем, все едем куда-то.

Звонко цокает кованый конь

О булыжник в каком-то проезде.

Куполов угасает огонь,

Зажигаются свечи созвездий.

Папа молод. И мать молода.

Конь горяч. И пролетка крылата.

И мы едем незнамо куда –

Все мы едем и едем куда-то.

1966

Марии

М. К.

Прекрасно рисует Мария,

Особенно белку и лиса,

Особенно птицу и рыбу,

Особенно листья и лица.

Хотел бы и я поселиться

В том маленьком мире Марии,

Где славные звери такие,

Такие хорошие листья,

Такие хорошие лица!

1966

«Будь счастлив, сын, мечтой о лете…»

Будь счастлив, сын, мечтой о лете

В дни снегопада, в феврале,

Покуда снег, как лебедь к Леде,

Слетает медленно к земле.

Будь счастлив, сын, мечтой о юге

В час серой скуки зимним днем,

Когда туман бинтует руки

Садов белесым полотном.

Будь счастлив, сын, мечтой о море

В глуши февральского житья,

Где сгинут снег, туман и горе

И будет море, ты и я.

1966

Пустырь

Подвыпившие оркестранты,

Однообразный цок подков.

А мне казалось – там пространство,

За садом баронессы Корф.

Там были пустыри, бараки,

И под кладбищенской стеной

Храпели пыльные бродяги,

Не уходившие домой.

А кладбище цвело и пело

И было островом травы.

Туда бесчувственное тело

Везли под грузный вздох трубы.

Но дальше уходили трубы

Вдоль белокаменной стены,

И марши не казались грубы,

А вдохновенны и нежны.

Над белым куполом церковным

Вдруг поднималось воронье.

А дальше – в свете безгреховном

Пространство и небытие.

И светом странным и заветным

Меня пронизывал дотла

При звуках музыки посмертной

Осколок битого стекла.

1968

«Лишь изредка родится в нас…»

Лишь изредка родится в нас

Мотив помимо воли,

Как бы вскрывается запас

В нас заточенной боли.

И, вслушиваясь, узнаешь

В нем все пережитое –

Какой-то то́лок, и галдеж,

И гул былых историй.

Довольно, память! Помолчи!

Пускай, свечу задувши,

Я слюнку сладкую в ночи

Почую на подушке.

1969

«Мне снился сон. И в этом трудном сне…»

Мне снился сон. И в этом трудном сне

Отец, босой, стоял передо мною.

И плакал он. И говорил ко мне:

– Мой милый сын! Что сделалось с тобою!

Он проклинал наш век, людей, судьбу.

И за меня он требовал расплаты.

А я смиренно говорил ему:

– Отец, они ни в чем не виноваты.

И видел я. И понимал вдвойне,

Как буду я стоять перед тобою

С таким же гневом и с такой же болью…

Мой милый сын! Увидь меня во сне!..

1970

«Для себя, а не для другого…»

Для себя, а не для другого

Я тебя произвел на свет…

Произвел для грозного Бога –

Сам ты будешь держать ответ.

Ты и радость, ты и страданье,

И любовь моя – малый Петр.

Из тебя ночное рыданье

Колыбельные слезы пьет.

1971

«В августе, когда заголубели…»

В августе, когда заголубели

Окна, словно сонные глаза,

Закричал младенец в колыбели,

Но не пролилась его слеза.

Мать легко, разбуженная плачем,

Сон с ресниц стряхнула, как песок,

И склонила голову над младшим,

И младенцу подала сосок…

1973

«Выспалось дитя. Развеселилось.…»

Выспалось дитя. Развеселилось.

Ляльки-погремушки стало брать.

Рассмеялось и разговорилось.

Вот ему какая благодать!

А когда деревья черной ратью

Стали тихо отходить во тьму,

Испугалось. Страшно быть дитятью!

Поскорей бы возрастать ему.

1974

«Надо так, разбираясь толково…»

Надо так, разбираясь толково,

Узнавать о своих сыновьях,

Словно без толмача разбитного

Путешествуешь в чуждых краях.