Александр Пушкин - Медный всадник

В то время, однако, когда Пушкин продолжал обдумывать «Историю Петра» и собирать материалы, перед ним в январе 1833 г. возникла новая тема, вскоре захватившая его целиком, — тема восстания Емельяна Пугачева, притом осуществляемая в двояком виде: как историческое исследование и как роман об офицере-пугачевце — будущая «Капитанская дочка».407 Эти два больших замысла, и прежде всего историческое исследование, без которого не мог быть написан роман, отвлекли его надолго от петровской темы: сначала изучением архивных материалов о Пугачевском восстании, затем составлением первой редакции текста «Истории Пугачева», наконец, путешествием в места, охваченные восстанием в 1773-1774 гг. На обратном пути из Оренбурга и Уральска, приехав 1 октября 1833 г. в Болдино, он тотчас принялся за обработку всего написанного, а также собранного в поездке материала, одновременно занимаясь, как будет показано ниже, многими другими творческими замыслами, в первую очередь поэмой «Медный Всадник».

Но к «Истории Петра» он смог вернуться еще нескоро: весь 1834 год был занят подготовкой к печати и печатанием «Истории Пугачевского бунта» как по приказанию Николая I была названа «История Пугачева». И все это время, отнюдь не покидая мыслей об «Истории Петра», он лишь спорадически возвращался к ней. Книга о Пугачеве была выпущена в свет в самом конце 1834 г., и только после этого поэт смог вполне вернуться к труду, который он считал главным делом своей жизни, — к «Истории Петра Первого». Этим историческим исследованием заняты почти исключительно последние годы жизни Пушкина — 1835, 1836 и даже начало 1837-го, до последнего дня накануне дуэли, как о том свидетельствуют дневники п письма его друзей.

По смерти поэта обширную рукопись его незавершенного труда о Петре пытался издать Жуковский. Но эта попытка натолкнулась на запрещение Николая I, «по причине многих неприличных выражений на счет Петра Великого», содержавшихся в труде Пушкина, просмотренном царем. После этого рукопись много лет оставалась неизданной, кроме извлечений, вошедших в «Материалы» Анненкова и в дополнительный том сочинений Пушкина.408 Отдельные отрывки публиковались по копиям Анненкова и позже (см.: Акад., X, 483-486). Но самая рукопись была надолго забыта и даже потеряна, и лишь в 1917 г. обнаружена случайно и уже не в полном составе в одном из подмосковных имений, принадлежавших внукам поэта. В начале 1920-х годов найденная рукопись поступила в Академию наук, но напечатана полностью была лишь в 1938 г. в X томе академического издания (под редакцией П. С. Попова). Так, более чем через столетие после гибели ее творца пушкинская история Петра I увидала свет и стало возможным ее всестороннее исследование, которое и было выполнено в последние годы И. Л. Фейнбергом.409

Исследование И. Л. Фейнберга показало, что рукопись Пушкина, хотя и не завершенная и далеко еще не готовая к печати, является не механическим рядом выписок из «Деяний Петра Великого» Голикова, расположенных в летописно-хронологическом порядке, но глубоко продуманным трудом, проникнутым единой концепцией, многие части которого изложены той сжатой, ясной и полновесной прозой, какая характерна для Пушкина в его исторических и художественных произведениях, подобных «Истории Пугачева» и «Капитанской дочке».

Концепция эта заключается в признании двойственного, даже противоречивого характера и значения деятельности Петра. Зачатки подобного диалектического понимания обнаруживались уже в «заметках» по истории XVIII в., датированных 2 августа 1822 г.; проявляется оно и в двух произведениях конца 20-х годов, изображающих Петра с двух разных сторон — как хозяина «мастеровой» в «Арапе Петра Великого» и как полководца-победителя в «Полтаве».

Значение Северной войны, кульминацией которой явилась победа под Полтавой, сжато сформулировано Пушкиным в «Предисловии» к первому изданию (1829) поэмы, названной именем победы, которую ценою огромных усилий одержал Петр: «Полтавская битва есть одно из самых важных и самых счастливых происшествий царствования Петра Великого. Она избавила его от опаснейшего врага; утвердила русское владычество на юге; обеспечила новые заведения на севере, и доказала государству успех и необходимость преобразования, совершаемого царем» (Акад., V, 335).

Эта сжатая «деловая» формула была позднее развернута и облечена в художественную, афористическую форму в статье, писавшейся, по-видимому, в 1834 г., т. е. уже после «Медного Всадника», но до начала основной работы над «Историей Петра», и называемой не очень точно, но согласно заголовку в черновой рукописи, «О ничтожестве литературы русской». Вот эта очень известная и многократно цитировавшаяся формулировка:

«Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, — при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны. Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, и европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы». И далее, соответственно общей задаче статьи о происхождении русской литературы: «Петр не успел довершить многое, начатое им. Он умер в поре мужества, во всей силе творческой своей деятельности. Он бросил на словесность взор рассеянный, но проницательный <…> Новая словесность, плод новообразованного общества, скоро должна была родиться» (Акад., XI, 269). В черновых рукописях этому рассуждению соответствует краткий план: «Петр создал войско — флот — науки — законы, но не мог создать словесности, которая рождается сама собою, от своих собственных начал» (Акад., XI, 495); за словами о том, что Петр умер «во всей силе своей творческой деятельности, еще только в полножны вложив победительный свой меч», следует: «Он умер, но движение, приданное мощною его рукою, долго продолжалось в огромных составах государства. Даже меры революционные, предпринятые им по необходимости, в минуту преобразования, и которые не успел он отменить, надолго еще возымели силу закона» (Акад., XI, 497-498). И далее: «Петр Первый был нетерпелив. Став главою новых идей, он, может быть, дал слишком крутой оборот огромным колесам государства» (Акад., XI, 501).

К такой сложной, двойственной оценке деятельности Петра приходит Пушкин (повторяя местами почти дословно мысль, выраженную в замечаниях 1822 г.) в подготовлявшемся исследовании о развитии новой русской литературы с начала XVIII в. под влиянием французской как следствии петровских преобразований, сближения России с Европой, от которой веками она была отчуждена.

Итак, Петр — реформатор, деятельность которого в ее основных линиях направлена на пользу России, на укрепление ее государственной мощи, на осуществление далеко идущих задач; но Петр и деспот, крутой самодержец, разрушающий все старое, все народное, все то, в чем он видит помеху своим преобразованиям. «В общем презрении ко всему старому, народному <была> включена и народная поэзия, столь живо проявившаяся в грустных песнях, в сказках и летописях» (Акад., XI, 501). В своем нетерпении Петр не считался с тяжелыми последствиями тех или иных реформ. В частности, таким вредным последствием «революционных» мер, предпринятых Петром, Пушкин считал разрушение старинного служилого дворянства, место которого стало занимать «дворянство, даруемое [чином] порядком службы, мимо верховной власти» (Акад., XI, 498).

В этих кратких, но глубоко продуманных замечаниях, вошедших в статью 1834 г., содержится та концепция, которую Пушкин последовательно проводит в «Истории Петра Первого».

Действительно, почти на всем протяжении сохранившегося текста «Истории» наряду с изложением событий царствования Петра, т. е. деятельности его за каждый год, показывающей великого государственного деятеля с мощным творческим умом, всецело преданного интересам и будущности своей страны, своего государства — государства прежде всего, перечисляются и указы за те же годы, в которых тот же Петр нередко предстает как деспот, жестокий и беспощадный. И эту черту, эту двойственность Пушкин тщательно отмечает, давая оценки подобным распоряжениям. Так, в июньские дни 1718 г., когда заканчивалось «дело» царевича Алексея, который 26 июня «умер отравленный», Петр «20-го <июня> запрещает бедным просить милостыню (см. о том указ жестокий как обыкновенно)» (Акад., X, 247). Через два месяца, 18 августа, «Петр объявил еще один из тиранских указов: под смертною казнию запрещено писать запершись. Недоносителю объявлена равная казнь» (это связано с тем, что «следствие над соучастниками Алексея еще продолжалось») (там же). Приведя ряд указов 1722 г., касающихся содержания армии за счет подушного оклада крестьян, и среди них, казалось бы, безвредное постановление о том, что «предоставляется на волю помещиков строить новые усадьбы для солдат или разместить их по избам», Пушкин делает к этим словам примечание: «Но и тут закорючки и варварства», со ссылкой на «Деяния» Голикова (Акад., X, 259). Хроника событий 1722 г. начинается словами: «Петр был гневен. Несмотря на все его указы, дворяне не явились на смотр в декабре. Он 11 янв.<аря> издал указ, превосходящий варварством все прежние, в нем подтверждал он свое повеление и изобретает новые штрафы. Нетчики поставлены вне закона» (Акад., X, 257).