Семен Липкин - Большая книга стихов

1967

МОИСЕЙ

Тропою концентрационной,Где ночь бессонна, как тюрьма,Трубой канализационной,Среди помоев и дерьма,

По всем немецким, и советским,И польским, и иным путям,По всем печам, по всем мертвецким,По всем страстям, по всем смертям, —

Я шел. И грозен и духовенВпервые Бог открылся мне,Пылая пламенем газовенВ неопалимой купине.

1967

ПАМЯТНОЕ МЕСТО

Маляр, баварец белокурый,В окне открытом красит рамы,И веет от его фигурыОтсутствием душевной драмы.

В просторном помещенье печиОстыли прочно и сурово.Грядущих зол они предтечиИль знаки мертвого былого?

Слежу я за спокойной кистьюИ воздух осени вдыхаю,И кружатся в смятенье листьяНад бывшим лагерем Дахау.

1967

ОТСТРОЕННЫЙ ГОРОД

На память мне пришло невольноБлокады черное кольцо,Едва в огнях открылось КельнаПеремещенное лицо.

Скажи, когда оно сместилось?Очеловечилось когда?И все ли заживо простилосьДо срока Страшного суда?

Отстроился разбитый город,И, стыд стараясь утаить,Он просит нас возмездья голодЕдой забвенья утолить.

Но я подумал при отъездеС каким-то чувством молодым,Что только жизнь и есть возмездье,А смерть есть ужас перед ним.

1967

ЗОЛА

Я был остывшею золойБез мысли, облика и речи,Но вышел я на путь земнойИз чрева матери — из печи.

Еще и жизни не понявИ прежней смерти не оплакав,Я шел среди баварских травИ обезлюдевших бараков.

Неспешно в сумерках текли"Фольксвагены" и "мерседесы",А я шептал: "Меня сожгли.Как мне добраться до Одессы?"

1967

ЖИВОЙ

Кто мы? Кочевники. Стойбище —Эти надгробья вокруг.На Троекуровском кладбищеСпит мой единственный друг.Над ним, на зеленом просторе,Как за городом — корпуса,Возводятся радость и горе,Которые, с нелюдью в споре,Творил он из тысяч историй,И снять не успел он леса,Словно греховность от святостиСмертью своей отделив,Спит он в земле русской кротости,Сам, как земля, терпелив.И слово, творенья основа,Опять поднялось над листвой,Грядущее жаждет былого,Чтоб снова им стать, ибо сноваЖивое живет для живого,Для смерти живет неживой.

1967

ПОДРАЖАНИЕ МИЛЬТОНУ

Я — начало рассказаИ проказа племен.Адским пламенем газаЯ в печи обожжен.

Я — господняя биркаУ земли на руке,Арестантская стиркаВ запредельной реке.

Я — безумного сердцаЧистота и тщета.Я — восторг страстотерпца,Я — молитва шута.

1967

КОЧЕВНИКИ

Разбранил небожителей гром-богохульник,Облака поплыли голова к голове,А внизу, одинокий, ни с кем не в родстве,Загорелся багульник, забайкальский багульникСиним с пурпуром пламенем вспыхнул в траве.

Говорят мне таежные свежие травы:"Мы, кочевников племя, пойдем сквозь годаНеизвестно когда, неизвестно куда.Ничего нам не надо, ни богатства, ни славы,Это мудрость — уйти, не оставив следа.

Полиняет игольчатый мех на деревьях.Кто расскажет насельникам дикой земли,Что и мы здесь когда-то недолго росли?Мы — кочевников племя. Кто же вспомнит в кочевьях,Что багульника пепел рассыпан вдали?"

1967

УРОЧИЩЕ

Там, где жесткая СибирьОчарована нирваной,Есть буддийский монастырьОловянно-деревянный.

Кто живет на том дворе,И какие слышат клятвыИ молитвы на зареМаленькие бодисатвы?

Там живут среди живыхСкорбно мыслящие будды,И сжимаются у нихКоронарные сосуды.

Что им будущего храм?Что им пыльный хлам былого?Жаль им только старых лам,Растерявших мысль и слово.

И на небе мысли нет:Там, с безумьем оробелым,Черный цвет и серый цветДвижутся на битву с белым.

Не вникают старикиВ эти бренные тревоги,И тускнеют от тоскиМеталлические боги.

1967

РАЗМЫШЛЕНИЯ В СПЛИТЕ

Печальны одичавшие оливы,А пальмы, как паломники, безмолвны,И медленно свои взметают волныДалмации корсарские заливы.

В проулочках — дыханье океана,Туристок ошалелых мини-юбки,И реют благовещенья голубкиНад мавзолеем Диоклетиана.

Но так же, как на площади старинной,Видны и в небе связи временные,И спутников мы слышим позывныеСквозь воркованье стаи голубиной.

Давно ли в памяти живет совместностьКостра — с открытьем, с подвигом — расстрела,С немудрою лисой — лозы незрелой?Давно ль со словом бьется бессловестность?

Давно ли римлянин грустил державно?Давно ль пришли авары и хорваты?Мы поняли — и опытом богаты,И горечью, — что родились недавно.

Мы чудно молоды и простодушны.Хотя былого страсти много значат, —День человечества едва лишь начат,А впереди синеет путь воздушный.

1968

РАЗМЫШЛЕНИЯ В САРАЕВЕ

Мечеть в Сараеве, где стрелки на часахМагометанское показывают время,Где птицы тюркские — в славянских голосах,Где Бог обозначает племя,Где ангелы грустят на разных небесах.

Улыбка юная монаха-боснякаИ феска плоская печального сефарда.Народы сдвинулись, как скалы и века,И серафимский запах нардаВолна Авзонии несет издалека.

Одежда, говоры, базары и дворыЗдесь дышат нацией, повсюду вавилоны,Столпотворения последние костры.Иль не един разноплеменныйСей мир, и все его двуногие миры?

На узкой улице прочел я след ногиУвековеченный, — и понял страшный принципСтолетья нашего, я услыхал шагиИ выстрел твой, Гаврила Принцип,Дошедшие до нас, до тундры и тайги.

Когда в эрцгерцога ты выстрел произвел,Чернорубашечный поход на Рим насытилТы кровью собственной, раскол марксистских школТы возвестил, ты предвосхитилРев мюнхенских пивных и сталинский глагол.

Тогда-то ожили понятие вождей,Камлание жреца — предвиденья замена,Я здесь в Сараеве, почувствовал больней,Что мы вернулись в род, в колено,Сменили стойбищем сообщество людей…

Всегда пугает ночь, особенно в чужом,В нерусском городе. Какая в ней тревога!Вот милицейские машины за углом,Их много, даже слишком много,И крики близятся, как равномерный гром.

Студенты-бунтари нестройный режут кругТолпы на площади, но почему-то сноваК ней возвращаются. Не силу, а недугМятежное рождает слово,И одиноко мне, и горько стало вдруг.

1968

ПОСЛЕ ПОСЕЩЕНИЯ ДОМА РЕМБРАНДТА

А.М.Любимову

I. ПРИГОРОДНЫЕ ДЕРЕВЬЯ

Деревья движутся вслепуюИз мрака на зеленый свет,И я внимательно рисуюИх групповой портрет.

Опасливых провинциалов,Тревожит их, как трудный сон,Новозастроенных кварталовОгни, стекло, бетон.

Как человеческие руки,Их ветви в темноте густойСвидетельствуют о разлукеС восторгом и мечтой.

Сперва казалось им побочнымИх отреченье от надежд,Их приобщенье к правомочнымНедвижностям невежд.

Зачем на них смотрю я с больюИ сострадаю все живейОжесточенному безвольюОпущенных ветвей?

2. УЛИЦА У КАНАЛА