Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

* * *

Гора бредет, согнувши спинуКак бы под бременем забот.Она спускается в долину,Неспешно сбрасывая лед.

Она держаться в отдаленьеПривыкла, вечно холодна.Свои под снег укрыла мненьяИ ждет, пока придет весна.

Тогда отчаянная зелень,Толкая грязный, липкий снег,Явит служенье высшим целямИ зашумит, как человек.

* * *

Шуршу пустым конвертом,Письмо пишу тебе,Прислушиваясь к ветру,Гудящему в трубе.

И вдруг, вскочив со стула,Бросаюсь на кровать,Слова в зловещем гулеПытаюсь разобрать.

Что ветер там бормочет,Не надо бы кричать,Зачем понять не хочет,Что лучше б замолчать.

Мучительные строчкиПоследнего письмаДовел бы я до точкиИ не сошел с ума.

* * *

Зачем холодный блеск штыковИ треск селекторных звонков?

Чего вы испугались вдруг?Что слышно в злобном гуле вьюг?

Ведь он — не Бог и не герой,Он даже жалкий трус порой.

Ведь он — один, один, один,Хотя и дожил до седин.

Его же верные друзьяНе испугаются ружья.

Друзья, и братья, и отцы —Они ведь только мертвецы!

* * *[36]

Велики ручья утраты,И ему не до речей.Ледяною лапой сжатый,Задыхается ручей.

Он бурлит в гранитной яме,Преодолевая лед,И холодными камнямиНабивает полон рот.

И ручья косноязычьеНепонятно никому,Разве только стае птичьей,Подлетающей к нему.

И взъерошенные птицыПрекращают перелет,Чтоб воды в ручье напиться,Уцепясь за хрупкий лед…

Чтоб по горлу пробежалаКапля горного питья,Точно судорога жалобПеремерзшего ручья.

* * *

Натурализма, романтизмаЛистки смешались на столе.Я поворачиваю призмуВ увеличительном стекле.

Все это ведь не точка зреньяХудожника, его перо,А лишь манера размышленьяНад тем, что — зло и что — добро.

Поэт — не врач, он только донор,Живую жертвующий кровь.И в этом долг его, и гонор,И к человечеству любовь.

Навек запомненную мноюПережитую злую быльПеред знакомою луноюЯ высыпаю прямо в пыль

Перебираю, как влюбленный,Наивный рыцарский словарь,Комки суждений запыленныхИ птичий слушаю тропарь.

Чего хочу? Чтобы писалось,Чтобы не кончился запой,Чтоб сердце век не расставалосьСо смелостью и прямотой.

И чтобы стих, подчас топорный,Был точен — тоже как топорУ лесорубов в чаще черной,Валящих лес таежных гор.

И чтоб далекие удары,И вздохи лиственниц моихЛожились в такт с тоскою старой,Едва упрятанною в стих.

* * *

Мы отрежем край у тучиОстрым ветром, как ножом,И десяток ив плакучихМы на случай сбережем.

Нам нужней краюха хлеба,Но и туча — не пустяк,Но и туча — благо неба,Если жизнь у нас в гостях.

Мы опустим тучу ниже,Зацепив за ветки ивНебо, небо будет ближе,Ближе каждому, кто жив.

Чтоб плакучих ив не вышеБыл свинцовый потолок,Чтоб рукой к холодной крышеПрикоснуться каждый мог.

Мы в ущелье — точно домаИ забыли целый свет.Нам не страшен грохот громаИ зубчатых молний след.

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

В избе дородная хозяйка,Лоснящаяся, как зверь,Кладет на койку балалайкуИ открывает смело дверь.

Она встречает нас как надо,Как полагается врагу,Как героиня Илиады,Она хватает острогу.

Но, приглядевшись к выраженьюУсталых лиц, голодных глаз,Берет назад свое движеньеИ не глядит уже на нас.

А загремев в печи ухватом,Горячий черпает нектар,Щекочет ноздри ароматомГустой качающийся пар.

И, как гомеровская баба,Она могуча и сильна.И нам, измученным и слабым,Чудесной кажется она,

Когда, сменив в светце лучину,Мурлыча песню, шерсть прядет,И плечи кутает в овчину,И вытирает жаркий пот,

И, засыпая над работой,Не совладавши с дремотой,Храпит, и в блеске капель потаПреображается святой.

Мы дружно чавкаем над мискойИ обжигаем супом рты,И счастье к нам подходит близко,И исполняются мечты.

* * *[37]

Жизни, прожитой не так,Все обрезки и осколкиЯ кидаю на верстак,Собирая с книжной полки.

Чтоб слесарным молоткомИ зазубренным зубиломСбить в один тяжелый комВсе, что жизнь разъединила,

Чтобы молот паровойУтюгом разгладил за день,Превратил бы в лист живойБез кровоточащих ссадин.

* * *

Стихи? Какие же стихиГодятся для такого дела,И где хранить черновики,За пазухой, на голом теле?

Какой тоске отдать черед,Каким пейзажам предпочтенье,Какое слово не солжет,Не выйдет из повиновенья?

И кто же так, как я, пойметВсе одиночество рассвета,Кто в рот воды не наберетИ не поплатится за это?

* * *

Все молчит: зверье, и птицы,И сама весна.Словно вышла из больницы —Так бледна она.

В пожелтевшем, прошлогоднемТравяном тряпьеПриползла в одном исподнем,Порванном белье.

Из ее опухших десенВыступает кровь.Сколько было этих весен,Сколько будет вновь?

* * *

Мне в желтый глаз ромашкиМучительно и тяжкоВглядеться иногда,

Когда с душевной дрожьюИду неспелой рожьюВдоль черного пруда.

Я помню, как невзгоду,Морщинистую водуСтареющих озер

И гроздьями рябиныНависшие рубиныНа белых шеях гор.

Глядеть, глядеть, как в воду,В погоду и в природуИ там искать ответ

На все мои мученья,И этим развлеченьямКонца и краю нет.

* * *

Мне жить остаться — нет надежды.Всю ночь беснуется пурга,И снега светлые одеждыТрясет драконова рука.

В куски разорванный драконом,Я не умру — опять срастусь.Я поднимусь с негромким стономИ встану яблоней в цвету.

Я встану яблоней несмелойС тревожным запахом цветов,Цветов, как хлопья снега, белых,Сырых, заплаканных листов.

Я встану тысячей летящих,Крылами бьющих белых птицЗапеть о самом настоящем,Срывающемся со страниц.

Я кое-что прощаю адуЗа неожиданность наград,За этот, в хлопьях снегопада,Рожденный яблоневый сад.

* * *