Федор Тютчев - Том 6. Письма 1860-1873

Друг мой Александр Ив<аныч>, что с вами делается? Ни слуху ни духу… Из последнего письма милой жены вашей вижу, что ни ваше здоровье, ни ее вовсе не в блистательном положении, и потому потребность знать о вас обоих чувствуется еще сильнее.

Я недавно писал к Каткову по делам печати, прося его поддержать ту программу, которую мы сбирались заявить в «Север<ной> почте»*. Но, кажется, Валуеву это заявление показалось слишком обязательным, и потому оно было отложено… Впрочем, образ действий Совета продолжает довольно верно согласоваться с положениями этой неизданной программы и, надеюсь, всё более и более обозначится в ее смысле. Как можно менее прямого легального вмешательства в дело прессы — в той надежде, что при таком омеопатическ<ом> сильнее будет проявляться в ней целительная сила, ей присущая, эта vis medicatrix, доселе слишком мало сознанная и врачами, и правительствами, — и вот почему положено вместо формальных предостережений довольствоваться — на первых порах — дружескими советами, вроде советов и назиданий гамлетовского Полония…*

Теперь в Москве молодой Катакази*, с которым, вероятно, вы уже и встретились. Он очень желал с вами познакомиться. — На днях приезжает к вам в Москву наш венский священник Раевский, с которым я имел случай видеться и беседовать у кн. Горчакова. Мы, разумеется, преимущественно говорили о движении, совершающемся в Австрии и которое для нас имеет такое огромное значение — доселе так мало нами понятое и оцененное*. Если где — так, конечно, на этом животрепещущем пункте должна была бы сосредоточиться вся наша иностранно-политическая деятельность. То, что происходит теперь в Австрии, есть наполовину наш вопрос — так вся будущность наша связана с правильным решением этого вопроса. Это решение состоит в том, чтобы славянский элемент не был совершенно подавлен стачкою немцев и мадьяр и под гнетом этой преобладающ<ей> силы — и при разъедающих его несогласиях — не отрекся бы фактически от всяких притязаний на свою самостоятельность. Теперь, более нежели когда-нибудь, нужна ему поддержка со стороны России — тем нужнее, чем менее он сам сознает эту необходимость, — но обстоятельства скоро ему ее выяснят. Русскому влиянию следует стать во главе Австрийского федерализма — посредством прессы, и нашей, и тамошней, т. е. каких-нибудь двух журналов, одного русского — во Львове* и другого немец<кого> — в Вене…Но пока довольно.

Когда же мы с вами увидимся, и где? В Петербурге ли, в Москве ли? Для меня, как вам уже известно, поездка в Москву сделалась более нежели когда обязательною. — Только теперь она состоится несколько позднее…* Вы, однако же, не оставьте о себе извещением. Ту же просьбу передайте и жене вашей.

Простите. — От души вас всех обнимаю.

Ф. Тютчев

Георгиевской М. А., 5 ноября 1865*

57. М. А. ГЕОРГИЕВСКОЙ 5 ноября 1865 г. Петербург

Петербург. 5-ое ноября 1865

Успокойтесь, моя милая Marie. Ни одно из ваших писем не пропадало — и все они дошли до меня во всевозможной целости и исправности, а если я так долго не писал к вам, тут была другая причина. Тут было большое недоразумение и немножко злости — да, злости на вас…

Не получая так долго никакого отзыва от вашего мужа на мое письмо к нему, я вообразил, что, по крайней мере, вы ко мне напишете… непременно напишете…

Это выжидание перешло в упрямство… Вообще говоря, согласие между супругами — вещь хорошая, вещь законная… Но тут оно принимало вид стачки, вид заговора. Мне показалось, что вы с общего согласия — и тот, и другая — отрекаетесь от меня. Это была хандра, может быть, но за все это последнее время я имел полное право хандрить… Не будучи болен, я все это время пользовался таким скверным, некомфортабельным здоровьем, что я сам себе опротивел — и потому мог вообразить, что опротивел и другим… Вы видите, моя милая Marie, что пора мне в Москву — для излечения.

Не знаю, с чего взяла моя премудрая сестра, что это не состоится прежде конца зимы. Свадьба имеет быть в первой половине генваря*, а я располагаю явиться к вам гораздо прежде… Очень, очень этого жду и желаю. Хочется опять очутиться в вашем тропическом углу, между детьми и растениями вашими.

Поздравляю от души Александра Иваныча, победителя Галлов*. Но вижу, что ему не легко будет решиться перейти за Рубикон, а его Рубикон — это «Московские вед<омости>». С Деляновым я непременно переговорю и надеюсь устроить дело удовлетворительно. Желал бы не ограничить этим моего служения… Впрочем, я очень понимаю, что в данных обстоятельствах вам надо будет дождаться решения Московского университета — но ни на минуту не изменяя разумному убеждению, что для вас казенная служба необходима…

На днях — возвратившийся в полном восхищении из Москвы — Катакази много рассказывал мне обо всех вас. Он также нашел, что пессимизм почтенного Мих<аила> Никиф<оровича> несколько преувеличен. Он сам себе лучшим опровержением… Только в живой и живучей среде могла создаться та нравственная сила, которою он располагает…

Сегодня Kitty отправляется в Москву, проживши все время своего здешнего пребывания исключительно в Царском. Я с нею мало виделся… Проводя ее, я пойду пить чай к Анне Д<митриевне>*. — Когда-то у вас? Бедная жизнь моя разорвана на куски — но лучший, уцелевший лоскут хотел бы вам отдать на память… Господь с вами.

Георгиевской М. А., 27 ноября 1865*

58. М. А. ГЕОРГИЕВСКОЙ 27 ноября 1865 г. Петербург

Петербург. Суббота. 27 ноября

От души благодарю вас, милая Marie, за ваше милое, грустное, тревожное письмо, которое я исправно получил в самый день 23-го ноября*, — этот пустой, выморочный день, совершенно утративший sa raison d’être,[17] и все-таки благодарю вас, что вы вспомнили о нем… Вижу и по содержанию и по тону вашего письма, что вам нелегко живется, и это еще усилило во мне потребность видеться с вами, что, надеюсь, теперь и не замедлит осуществиться. Человек так глупо создан, что вопреки своему сто раз познанному, испробованному бессилию и собственной беспомощности он все-таки воображает, что своим присутствием ему удастся оградить и как бы застраховать от беды тех, кого он любит. — То, что вы говорите мне в письме вашем о здоровье Александра Ив<аныча>, меня сильно беспокоит — особливо при мысли о всех тех условиях, необходимых для улучшения его здоровья и которые для него недоступны. Ему бы нужен был отдых — вполне обеспеченный отдых и другой климат, а где их взять? Страшно подумать об этом роковом всемогущем влиянии среды на человека, и как редко бывает ему возможно даже при очевидной необходимости изменить ее.

А что такое случилось с Володей, что вас так сильно напугало? и как вы могли не досказать мне этого. — Разве их здоровье — не ваше?.. Обнимите их от меня и позаботьтесь о том, чтобы они меня не совершенно забыли до моего возвращения в Москву… Я на днях проводил туда Аксакова, который пробыл здесь с неделю. Я вам писал, кажется, что свадьба его с Анной должна состояться в первой половине будущего января, но я положительно приеду раньше… Поводов к этому ускорению отъезда у меня очень много, но и одного слишком довольно…

Скажите, что сделалось с нашею добрейшею А. М. Ларме и отчего она меня так упорно игнорирует? — Не случилось ли что с нею или с ее дочерью? И в той, и в другой я, как и всегда, принимаю самое живое участие и всегда готов, где возможно, доказать им это на деле.

Ну а Галлы вашего мужа — когда же они, триумфальным маршем, вступят в Петерб<ург>? и что наконец они завоюют для вас? Есть ли теперь полная уверенность, что вы получите кафедру в Москве? Вот что меня в высшей степени интересует. — Не ленитесь, ради Бога, писать обстоятельно обо всем этом — я не считаюсь с вами письмами, но считаю ваши…

Господь с вами.

Ф. Тчв

Георгиевскому А. И., 3 декабря 1865*

59. А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ 3 декабря 1865 г. Петербург

С.-Петербург. 3-го декабря

Друг мой Александр Иваныч, извините меня, что я так поздно передаю вам мою благодарность за ваш прекрасный подарок. Экземпляр, назначенный И. Д. Делянову, я ему доставил*, и вы можете быть уверены, что он употребит все от него зависящее, чтобы выполнить ваше желание. За чтение самой книги я еще не успел приняться. Но уже содержание ее меня сильно заинтересовало, и наружное дородство книги меня радует…

Жду с нетерпением известия о ходе и исходе вашего ученого турнира — и жалею очень, что не могу на оном присутствовать с безмолвным участием. Заранее убежден, что вы выйдете из него победителем. Но вследствие этой победы есть ли положительные шансы на получение кафедры?*