Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921) - Николай Степанович Гумилев

рук поднялось над седой головою,

Сто ног замесило кровавую грязь,

И вторило эхо немолчному вою,

Над мертвым отгулами камня глумясь.

И встала царевна с горячих ступеней

И тонкую руку простерла вперед:

«Свершилось, свершилось — священных оленей,

Крылатых оленей я слышу полет.

Отец мой, отец мой, к тебе, семиглавый,

В небесные, черные степи твои,

Иду приобщиться немеркнувшей славой,

Двенадцатизвездной твоей чешуи».

21 февраля 1921

89

Июльский день. Почти пустой музей,

Где глобусы <...> тетради,

Гербарии, как будто Бога ради,

И черный шлем мифических князей.

Свиданье двух скучающих друзей,

Гуляющих в прохладной колоннаде,

И сторожа немые — не укради,

И с улицы зашедший ротозей.

Но Боже мой, <...> пепелище,

Когда луна совьет свое жилище

И белых статуй страшен белый взгляд,

И слышно только с площади соседней —

Из медных урн изогнутых наяд

Бегут воды лепечущие бредни.

90. Вечер

За тридцать лет я плугом ветерана

Провел ряды неисчислимых гряд,

Но старых ран рубцы еще горят

И умирать еще как будто рано.

Вот почему в полях Медиолана

Люблю грозы воинственный раскат:

В тревоге облаков я слушать рад

Далекий гул небесного тарана.

Темнеет день, слышнее кровь и грай,

Со всех сторон шумит дремучий край,

Где залегли зловещие драконы.

В провалы туч, в зияющий излом

За медленными зовами углом

<...> легионы

91. Пантум

Какая смертная тоска

Нам приходить и ждать напрасно.

А если я попал в Чека?

Вы знаете, что я не красный!

Нам приходить и ждать напрасно

Пожалуй силы больше нет.

Вы знаете, что я не красный,

Но и не белый, — я — поэт.

Пожалуй силы больше нет

Читать стихи, писать доклады,

Но и не белый, — я — поэт,

Мы все политике не рады.

Писать стихи, читать доклады,

Рассматривать частицу «как»,

Путь к славе медленный, но верный:

Моя трибуна — Зодиак!

Высоко над земною скверной

Путь к славе медленный, но верный,

Но жизнь людская так легка,

Высоко над земною скверной

Такая смертная тоска.

Приписываемые Гумилеву стихотворения

92

Три лестницы, ведущие на небо,

Я видел. И восходят по одной

Из них взалкавшие вина и хлеба.

Она висит над страшной глубиной,

Из мрамора, но точно кружевная,

Озарена пылающей луной.

Вокруг нее каскады, ниспадая,

Кипят, доколь их может видеть взгляд,

И пестрых птиц над ними кружит стая.

И так сверкает этот водопад,

Как будто царь неизмеримо щедрый

Алмазов белых сыпет бездне клад.

А наверху, где пинии и кедры,

Там розы алым соком налиты

Так, что черны их бархатные недра.

По ней идут спокойные четы

С приятной важностью, неторопливо

В сознаньи необорной правоты.

И всё — Господня вызревшая нива,

Все гости, приглашенные на пир

Хозяином, что ждет нетерпеливо.

И каждый гость калиф или эмир,

Великий визирь иль купец почтенный,

Хотя бы в мире беден был и сир.

Зеленые чалмы хаджей священны,

Бурнусы белы, словно лилий цвет,

И туфли, шелком шитые, священны.

Сильнее пахнут розы, ярче свет.

Вот в зале, где семьсот мильонов гурий

И юношей, их встретит Магомет.

И все они омоются в лазури.

Я одного из них остановил.

Как знать, кого — Гаруна ль аль-Рашида,

Тимур то был, Гафиз иль Боабдил,

Но я такого царственного вида

Досель не зрел. Меня с участьем он

Спросил: «Какое горе иль обида

Тебя волнует, чем ты потрясен,

Что губы у тебя дрожат и руки?

Тебе ответить — для меня закон».

И я сказал: «Эффенди, не от скуки

Рождается назойливость моя,

Сомненье лишь мои рождает муки.

Ответь мне, почему не вижу я

В обитель нег идущих женщин юных,

Жемчужины земного бытия?

От них и песнь рождается на струнах,

И делается слаще сок гранат,

И мы о них мечтаем, как о лунах.

Ответь мне, где отрада из отрад —

Ах, даже плакать нам о ней отрада —

Чьи речи и <...> и пьянят,

Чей рот — цветок заоблачного сада,

Где та, кого я так давно желал,

Где лучшая из жен — Шехеразада?»

Вокруг поток крутился и сверкал,

И лестница все выше убегала,

А я, на белый мрамор пав, рыдал.

Мой собеседник, удивлен немало,

Сказал: «Ты, друг, безумием томим:

Как женщина, она землею стала».

И я ушел, не попрощавшись с ним.

93

Низкорослый, большелобый,

Эстетический пробор,

Но в глазах ни тени злобы,

Хоть он критик с неких пор.

Он в газетах пишет... — ой ли?

И под силу ли ему

В этом авгиевом стойле

Успокоить кутерьму?

И такие ль Геркулесы

С ярким пламенем в глазах,

Попадая в лапы прессы,

Забывали стыд и страх?

А он мог бы быть свободным,

Как форель в ее реке,

Быть художником голодным

На холодном