Собрание произведений в 3 томах. Том 1: Стихи - Анри Гиршевич Волохонский

в цикле «Четыре поэмы об одном» первая поэма — «Двое» (2), во второй остается один («Аввакум», 1), в третьей у одного остается одно око (1/2), а в четвертой — лишь «последняя видимость», т. е. ничто. Внимание к числовым принципам гармонии и симметрии привело к созданию двух циклов работ, объединяющих в себе научные статьи и художественные тексты на темы онтологии[10].

В 1985 году Анри Волохонский переехал в Германию, работал редактором и переводчиком на радио «Свобода» в Мюнхене. Стилистически его поэзия 1980–90-х тяготеет к малым формам, минимализму и свободному стиху; большее место занимают отклики на актуальные события, как правило в жанре эпиграмм или иронических инвектив (см. «Настенные надписи»). В то же время Волохонский создает цикл по мотивам свода монгольских летописей «Алтан тобчи» («Монголия и далее»), уделяет особое внимание переводам, выделенным в настоящем издании в отдельный том.

С начала 1990-х годов его произведения начинают переиздаваться в России: выходят сборники «Анютины грядки» (1994) и «Тивериадские поэмы» (2001), переложение «Поминок по Финнегану» Дж. Джойса (2000), книга воспоминаний (2007), появляется большое количество публикаций в периодике. В литературной жизни русской эмиграции Волохонский не участвует и живет уединенно. На вопрос в одном из интервью, не хочет ли он приехать в Россию, Волохонский со свойственной ему иронией ответил: «Нет. Я очень хорошо все помню»[11]. Впрочем, в последние годы голос Волохонского у русской публики в прямом смысле слова на слуху благодаря тесному сотрудничеству поэта с лидером группы «АукцЫон» Леонидом Федоровым[12].

О самом творчестве Волохонского на сегодняшний день написано на удивление немного, и, невзирая на свой легендарный статус, поэт до сих пор является одним из белых пятен на карте русскоязычной литературы — отчасти из-за «нелюдимости и экстравагантности»[13] (впрочем, сильно преувеличенных мифом), отчасти из-за того, что многочисленные публикации Волохонского оказались рассеяны по труднодоступным периодическим изданиям и альманахам трех континентов. За исключением важной статьи В. Тарасова и нескольких филологических исследований по частным поводам, список работ о поэзии Волохонского ограничивается несколькими заметками и рецензиями[14]. Ведущие принципы поэтики Волохонского были отмечены еще К. Кузьминским: «язык, аристократический изыск, немыслимый в наше время, ирония, переходящая в мистификацию, пародийные литературные реминисценции […] и метафизическая глубина»[15]. Ирония выступает основным инструментом остранения, снижая всяческий пафос; по замечанию В. Тарасова, художественный мир Волохонского отличает «отсутствие сокрушений на тему души, измученной собой; неизменно — всесторонняя отделка произведений и […] идейная многослойность»[16].

Поэзия Волохонского обычно оценивается как герметичная, сопротивляющаяся однозначной интерпретации; критики сталкиваются со сложностью «отделить пародийную интонацию от лирической»[17], отмечают сугубо формальный характер стихотворений, основанных «исключительно на смелых словосочетаниях, неологизмах, на музыкальном звучании и дерзкой рифме»[18]; однако Тарасов справедливо указывает, что «трудность восприятия зачастую связана с тем, что привычный ассоциативный строй мышления и потому выверенные, казалось бы, мерки здесь неприменимы»[19]. Нельзя не согласиться с И. Бокштейном, написавшим: «Хорошо, что стихи Анри Волохонского сложны <…>. Если б каждый поэт в своем роде был так тонок… но тогда б и мир не мог „существовать“»[20].

Теперь читателю предоставлена счастливая возможность самому сформировать свое мнение о творчестве Анри Волохонского во всем его многообразии.

Илья Кукуй

ЛИТЕРАТУРНАЯ АНКЕТА[21]

Редакция журнала «Гнозис» обратилась к нескольким писателям и поэтам с литературной анкетой:

1. Ваши литературные учителя?

2. Ваша эстетическая концепция?

3. Ваше отношение к собственному творчеству?

* * *

1. Не говоря о классиках — Хлебников и Хвостенко.

2. Она противолитературная — желательно, чтобы живая интонация происходила от музыки сфер, а не от душевных неудовольствий. Претензии на истинное писательство только удваивают ложь.

3. Если речь идет о моменте исполнения, то чем меньше я его понимаю, тем лучше.

Анри Волохонский

КНИГА I. ДУДА И МАК

ПЕРВЫЕ ТРАВЫ

1

Где звуки бьют в сплошное дно

Цветами желтыми о камень

А дым над лиственным огнем

Качает колесо льняное

Черпак наполненный дождями

Ковш, обруч ледяной вольет смешав

Смолу и яркое вино

В большие плоские стволы

И рожь мгновения создаст

Железный хлеб, который неделим.

2

Ты сам идешь кружась в цепях

На этом блюде одинок

Когда разбит зубец стенной

Или в снегах горбатый ветер наг

Над радугой петух тебе рассыплет пищу

И пусть поют и лгут клянясь

Что прежде видели яснее

Сквозь дыры в пемзе водяной

Пускай плывут рога как корабли для нищих —

Не веришь ты — и не иссяк

Пожар на медном пустыре.

3. Сонет (нарцисс)

Победой мглы мохнатые коренья

Среди серпов вдоль рыжей рукояти

До искр над ней, — натягивают сети

Но сети рвут прекрасными ночами

Летая осы армией крылатой

Словно листвы кочующие звенья

И утренние гнезда тонут в пене

Зарытые в тумане бородатом.

В паденьи вод и в мутном беге клиньев —

За кругом ливня вижу лишь себя

Или в текущем — выбитое имя

Непрочное. Прозрачное скребя

Животное в пустующем кувшине

Глядит как плотный каменеет ряд.

4

Из внешности паломником начала

Седеет шар. Но свет не здесь —

Лишь смесь являет горсть

В траве растущей по краям

Как соль на жарких берегах:

Нам выкуп дан таким.

Ради того морей ствола тяжелого

Лед глотают реки рыб

Плавят холод толщи птиц

В пляске досок, снежный груз

Несущих, весел слышен хохот

Корабли с глазами лис

Улеглись на дне прозрачные холмистом

Этой соли и слюды

Если можешь — берегись, последний

Ради прежней тщетности тонувших.

5

Если бы пали горелые сваи

И мухи порою съедали полынь

С белого луга, поляны, где звери лая

Двигают плуги

Даже тогда — в поздний год

В звездный день

Урожай желудей не покажется лишним.

6

В сокровищнице трав