Мишель Уэльбек - Оставаться живым

* * *

Дети Ночи - звёзды…

Круглые и тяжелые утренние звезды;

Словно капельки, полные мудрости, они медленно кружатся вокруг собственной оси, издавая легкий, вибрирующий звук.

Они никогда не любили.

* * *

В первый день второй недели на горизонте появилась пирамида. Ее черная базальтовая поверхность поначалу показалась нам совершенно гладкой; но после нескольких часов ходьбы мы стали различать тонкие, закругленные прожилки, напоминающие мозговые извилины. Мы остановились передохнуть в тени фикусовой рощи. Жеффрие медленно поводил плечами, словно сгоняя насекомых. Его удлиненное, нервное лицо каждый день все больше покрывалось морщинами; теперь оно постоянно выражало тревогу. Жара становилась нестерпимой.

* * *

Однорукий или одноглазый калека с кровоточащей раной,

Напудрен и в парике, как положено при дворе Людовика XIV.

На войне он бесстрашен.

А господин Виллькье продолжает свои маленькие опыты на насекомых.

* * *

Быть может, я сам проводник Бога,Но это не вполне осознаюИ пишу эту фразу «в качестве эксперимента».

Кто я?Похоже на игру в угадайку.

* * *

Убираю свой карандаш.Получилась ли фраза?Карандаш мой, напрасно ты входишь в раж -Мне куда милее табула раза.

Поглядеть на меня - вот писатель сидит за столом:Зрелище малоприятное, говоря между нами.Непонятно, чего сидеть за столом, если все перевернуто кверху дном,Нечисть воет, поклацывая зубами.И ты, карандаш, предашь?

Карандаш, извергающий рвотуПолуправд, негодяй и шут,Сам теперь отвечай за эту блевоту:«Я ищу, где люди живут».

* * *

Писать:Как людей ни зови -Все в таком далеке!Себя ублажать(И опять не забыть о руке):Запах яблока и чуть-чуть любви.Уезжать(Далеко-далеко. Оказаться совсем вдалеке).

Есть то пространство, где все цельно, все - весна,Где и несходство не испортит нам соседства;Есть то пространство, где покой и тишина,-Потустороннее: вне и помимо детства.

В испарине я пробудился,Толпа видений все мелькалаПод веками. Свет чуть струился,Тяжелым было одеяло.

Конечно, надо жизнь своюПеременить, как ни крути.Уже два года, как я пью,Да и любовник - не ахти.

Должны мы ночи напролетЖдать, словно в глубине колодца,Когда неслышно подойдетК нам смерть и наших глаз коснется

Тяжелых век нам не поднять,Ведь смерть сама взялась за дело.Тогда пора богов искатьУтраченных. Ликует тело.

* * *

Между собой не параллель - диагональМы провели меж зыбких в сумерках берез,В чьем круге тишины порочной вертикальКрещенскою водой стояла, слёзПрозрачней.

Желанье облекло нас, пламени подобно.Две жизни мы свои швырнули в это пламя;Я и не знал, какой быть женщина способна.Рот делался сухим с твоими врозь устамиИ мертвым.

Лежу один без сна, ночь давит, как оковы.Мне кажется, теперь темней, чем прежде, ночи.Я спичкой чиркаю: дрожащий огонечекПриводит тень в углах и образы былогоВ движенье.

И зыбь берез - средиДругих картин.Пью воду. Ком в груди.Темно, и я один.

Заложник твоих слов,Я шел наобум поневоле.Небеса разверзлись; я был готовК неведомой роли.

На случайной площади мертвый каскадРассыпал ледяную крошку,Забивая аорту мою наугад,Пока я дышал понемножку.

Пока я дышал, от натуги сипя,От слов, ненужных и тленных,Мир, убивающий сам себя,В моих просыпался венах.

Легко в этом мире прожить без забот,Не ведая смысла и сути.Самое главное слово придетНа самой последней минуте

И явит во всей подноготной судьбуВ последнем спокойствии плоти,Когда возлежишь в деревянном гробуНа бархате и позолоте.

Бархат шуршит, как шуршит водаПо коже, изрытой годами,Покуда кочующие годаСрывают ее лоскутами.

Идет во всей красотеПрекраснодушных слов,Идет во всей красотеПышный парад лоскутов.

Она дрожала напротив меня, и мне казалось, что дрожит весь мир.(Эмоциональная фикция, еще одна.)

* * *

Жизнь без роду подобна исходу,С каждым днем все прозрачнее дни.Я один: ни друзей, ни родни -Ухожу, словно остров под воду.

* * *

Нам жить, любимая, осталосьЧуть-чуть всего.Так выключь радио совсем,А ну его.

От жизни ты всегда умела увильнуть,Как шелк скользнутьИз рук умела,А жизнь уходит, и соскальзывает телоВ безвестность - вотИ весь исход.

Попробуем забыть нам вбитую в умыОтживших формул опись;Жизнь недостаточно изучена, и мыЛишь пленники гипотез.

* * *

Туч над Венецией гряда.Ты что-то нервная, не стоит,Любовь моя. Иди сюда,Тебя язык мой успокоит.

Давай мы паиньками будем,Чтоб вместе жизнь прожить большую.Про книжки мы не позабудем.Любовь моя, гроза бушует.

Люблю я влагу пить твою,На вкус соленую слегка.Себе я волю вновь даю.Любовь моя, как смерть близка…

Дубы давали тень, от ветра не спасая.И, словно бы дитя на свет производя,Дышала женщина и, вся в песке, нагая,Опять звала меня, колени разведя.

На влажной полосе, надеждами богатой,В часы, когда отлив являет суть земного,Я все рассвета ждал, чудес и тайн возврата,С моих открытых губ срывался крик немого.

И ты одна в ночи была мне маяком.В нас память утренней зари неистребима.Тела сливая, мы пересекли тишкомКрая, где божество присутствует незримо.

А после вышли на бескрайнюю равнину,Где коченели позабытые тела.С тобой мы рядом шли дорогой узкой, длинной,Нас беспричинная любовь на миг свела.

* * *

Да сгинет все, что свет.

Живущие на солнце созерцают нас безучастно:Мы у земли в плену, на всех земная мета.И наши мертвые тела истлеют, это ясно.Мы никогда, любовь моя, не станем светом.

* * *

За наш людской удел несладкийНам не на ком искать вины;Есть план, в который включеныГода младенчества, прогулки под каштанами, тетрадки.

Во мне сломалось что-то вдругВ кафе от разговора двухСуществ кило по сто на темыПищеваренья и рентгена.

Он ей пенял: «Помру ведь, злыдня;Дай хоть порадую себя, коли на то пошло».Но тело дряхлое изведать радость не могло,Ему могло быть только стыдно,И шевелиться неохота и невмочь,И от одышки муторно всю ночь.

Так эти двое, жизнь прожив,Дав жизнь кому-то, может статься,Пристыженно сходили с круга.Не знал я, что и думать. Может, жить не надо б вовсе.Про поиск радостей написано давно все,Вовек он ни к чемуХорошему не вел.

Но вот они ведь жили, эти двое.Он говорил: «Могу я в жизни радости иметь?»И всякий, поглядев на телеса его супруги,Признал бы за его увядшим членом правоНа девок и массаж:«Чего там, ведь ему недолго уж осталось».

Ничто не одухотворяло пару эту;Не научась нести с достоинством старенье,Стерпеться с немощами в кротком примиренье,

Они влачили дни,Прося не света,Но передышки, хоть какого-то просветаТелам изношенным своим.Но в передышке ночь отказывала им.

Площадка: мини-гольф. Гоняет мяч старик.Выводит птичий хор без повода рулады.Или мне нравилось быть в кемпинге в тот миг?Иль в воздухе была какая-то услада?

Купаясь в солнечных лучах, сродни растенью,На вскопанной земле я видел тень мою.Мы знакам прошлого должны дать объясненьеИ красоте цветов, похожих на змею.

Другой старик следил безмолвно за скольженьемВолн, разбивавшихся о берег второпях:Так дерево глядит без гнева на движеньеРук лесоруба, что его повергли в прах.

Проворно муравьи цепочкою занятнойПолзли на тень мою, мне не вредя нимало.Вдруг захотелось жить спокойно и приятно,Так, чтоб ничто следов на мне не оставляло.

Бродя по улицам без цели, поневолеВсех предстоящих жертв я предаюсь обзору;Мне хоть искусственную точку бы опоры -Покупкой мебели взбодрить надежды, что ли;

А то принять ислам и сладость подчиненья,Чтоб дал мне добрый Бог в стране каникул место.Я не могу забыть сквозняк с душком отъездаВ расколах наших слов и жизней расплетенье.

Процесс заката дня пошел часы считать;Для наших жалоб адресата больше нету.По мере тленья каждой новой сигаретыПроцесс забвенья оттесняет счастье вспять.

Вот шторы - кто-то их придумал как соткать,А кто-то в серый цвет окрасил одеяло,В котором угнездясь, я вытянусь устало.Покой могилы мне не суждено узнать.

Когда устанет жизнь и перестанет насКак прежде удивлять, когда, неторопливы,Нас будут окружать потоки стертых фраз,Когда иссякнут дни, когда замрут приливы,

Среди оскомину набившего добра,На миг расправившись, наш орган постиженьяКак шарик сдуется - ему придет пораВслед легким совершать ритмичные движенья.

И вдруг окажется, что мудрость - это блеф,Что пустотою мы дышали, как в колодце,И наши косточки сгниют, заплесневев,Пищеварением надежда обернется.

Пищеварением, предложенным взаменМинувшей жизни,- жизнь червей и их личинок.И что теперь страдать, когда забьет суглинокХоть и не сдавшийся, но усмиренный член?

И все-таки любил я этот мир порою,Дурацкий солнца свет, что, не жалея сил,С утра меня согреть в постели норовил,Мгновенья сладкие знакомы мне, не скрою,

Объятья жаркие и пальцев робких, белыхПрикосновения, их нежность и тепло.Я знаю, как стучит кровь и ликует плоть,Блаженство ширится и заливает тело.

В шезлонге в сумерках я грезил о слияньеДвух тел, все думая о том, как смерть близкаВ тот миг, когда в нас жизнь, казалось бы, крепка,Об угасающем в закатный час желанье…

* * *