Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том четвертый. Статьи и заметки о мастерстве.

Без  большого  количества  материала,  без  живых  примеров  того,  как разнообразно может звучать один и тот же размер в различных обстоятельствах, — это формалистическое обучение, утомительная  и  напрасная  трата  времени. Если ребята и поймут, что такое  ямб  и  что  такое  хорей,  они  это  скоро забудут. Нельзя бесстрастно изучать теорию стихосложения. Или произойдет то, о чем говорит Пушкин:

Высокой страсти не имея   Для звуков жизни не щадить,   Не мог он ямба от хорея,   Как мы ни бились, отличить.                          

Впрочем, составители «Родной литературы» для V класса пытаются иной раз говорить  языком  литературоведов,  но  они   забывают,   что   при   оценке произведений литературы требуется хоть элементарная грамотность.

К примеру, составители спрашивают у школьника: «Какие  звуки  и  краски ранней осени рисует Шолохов?» (стр. 42).

Можно ли «рисовать краски»?

Какое небрежное и неверное словоупотребление!

Все это как будто частности. Но  в  искусстве  частности,  как  всегда, решают дело.

Какой же вывод отсюда?

Мне кажется, что весь  «подсобный»  материал  надо  выделить  в  особое приложение к хрестоматии или, еще лучше, в отдельную  книгу  или  книги  для учителя. В этих книгах должен заключаться хороший и надежный  комментарий  к текстам, выдержки  из  лучших  критических  статей,  да  и  целые  статьи  о художественном произведении, подлежащем анализу.  На  мой  взгляд,  была  бы очень  полезна  запись  наиболее   интересных   и   содержательных   уроков, проведенных талантливейшими педагогами нашей страны.  Эти  записи  могли  бы подсказать молодому учителю те меткие вопросы  и  тактичные,  умные  задачи, которые не мешают, а помогают изучать художественное произведение.

Для  того  чтобы  учебники  обогатились  биографиями   и   критическими очерками, дающими представление о творчестве писателей,  Учпедгиз  и  Детгиз должны позаботиться об этом заблаговременно, не возлагая эту трудную  задачу целиком на плечи составителей учебников. Только тогда биографии — даже самые краткие — будут достойны имен, которым они посвящены, когда  каждая  из  них будет предметом бережного труда автора, редактора, издателя.

Это же относится и к жизнеописаниям политических деятелей,  художников, изобретателей, ученых.

И даже больше, даже шире. Подобно тому, как редакции журналов  и  газет заблаговременно  заказывают   наиболее   ответственные   очерки   и   статьи специалистам,  так  и  Учебно-педагогическое  издательство   может   вовремя подыскать для каждой темы самых  подходящих  людей.  И  тогда  у  нас  будут образцовые очерки о нашей родине, о колхозах, о заводах,  о  людях,  которые изо дня в день совершают небывалые дела.

 Этим способом вернее всего  бороться  с  любительщиной,  самодельщиной, заполняющей учебники для младших возрастов.

 Да  и  помимо  заказов  надо  шире  и   смелее   пользоваться   лучшими достижениями нашей литературы для взрослых и для детей.  Надо  по-настоящему любить ее, а не только обращаться к ней в узко-утилитарных целях.

Заметки о мастерстве

Зачем пишут стихами?

…Когда форма есть выражение содержания, она связана с ним так тесно, что отделить ее от содержания — значит уничтожить самое содержание; и наоборот: отделить содержание от формы — значит уничтожить форму…

Ко мне, как и к другим литераторам, обращается немало пишущих людей с вопросом: что такое поэтическое мастерство и как ему научиться.

Многие просят даже порекомендовать какое-нибудь руководство по стихотворному искусству.

Такого руководства, к сожалению, а может быть, и к счастью, нет.

Существуют, конечно, книги по теории стихосложения — их даже немало, — но и по самым лучшим из них нельзя научиться писать настоящие стихи.

Однако мне кажется, что мы, профессиональные литераторы, могли бы общими усилиями помочь своим корреспондентам — а заодно и читателям — хоть отчасти разобраться в вопросах поэтического мастерства, поделившись с ними мыслями и наблюдениями, которые накопились у каждого из нас во время собственной работы и при изучении творчества других поэтов.

В этих «Заметках» я и попытался собрать воедино кое-какие свои мысли, а также выводы из прочитанного мною.

Естественно, что в качестве примеров и образцов я беру по преимуществу тех поэтов, у которых учился сам.

У Чехова есть рассказ «На святках». Старуха Василиса пришла в трактир к хозяйкиному брату Егору, про которого «говорили, что он может хорошо писать письма, ежели ему заплатить как следует».

«— Что писать?» — спрашивает Егор.

«— Не гони!» — отвечает Василиса. — «Небось, не задаром пишешь, за деньги! Ну, пиши. Любезному нашему зятю Андрею Хрисанфычу и единственной нашей любимой дочери Ефимье Петровне с любовью низкий поклон и благословение родительское навеки нерушимо.

— Есть. Стреляй дальше».

«— …мы живы и здоровы, чего и вам желаем от господа… царя небесного…

…царя небесного… — повторила она и заплакала.

Больше ничего она не могла сказать. А раньше, когда она по ночам думала, то ей казалось, что всего не поместить и в десяти письмах… сколько за это время было в деревне всяких происшествий, сколько свадеб, смертей. Какие были длинные зимы! Какие длинные ночи!..»

«— Чем твой зять там занимается? — спросил Егор.{1}

— Он из солдат, батюшка… В одно время с тобой со службы пришел…

…Егор подумал немного и стал быстро писать.

«В настоящее время, — писал он, — как судба ваша через себе определила на Военое Попрыще, то мы Вам советуем заглянуть в Устав Дисцыплинарных Взысканий и Уголовных Законов Военного Ведомства…»

«Он писал и прочитывал вслух написанное, а Василиса соображала о том, что надо бы написать, какая в прошлом году была нужда, не хватило хлеба даже до святок, пришлось продать корову…»

«И поэтому Вы можете судить… какой есть враг Иноземный и какой Внутреный. Перьвейшый наш Внутреный Враг есть: Бахус».

«Перо скрипело, выделывая на бумаге завитушки, похожие на рыболовные крючки».

А старик, Василисин муж, прослушав письмо, доверчиво кивал головой и говорил:

«— Ничего, гладко… дай бог здоровья. Ничего…»

Егор из чеховского рассказа — равнодушный писарь, «сытый, здоровый, мордатый, с красным затылком».

Но так легко поставить на его место некоего литератора примерно такой же комплекции. Народ просит его, человека, владеющего пером, выразить все то, о чем «не поместить и в десяти письмах», а он преспокойно выделывает на бумаге завитушки, похожие на рыболовные крючки.

Народ, умный, терпеливый и вежливый народ, читает такую мудреную «цывилизацию» Чинов Военного Ведомства и подчас только головой кивает:

— Ничего, гладко… дай бог здоровья. Ничего…

Правда, в наше время народ — уже не тот. Его не обманешь витиеватыми фразами и писарскими завитушками. Да и молчать он, пожалуй, не станет, если почувствует пошлость, которую в глубине души чувствовала даже безропотная Василиса.

Но все же чеховский рассказ не утерял своей действенности, своей сатирической горечи и до сих пор.

Доныне еще многие мысли и чувства народа не ложатся на бумагу, не входят в литературную строку. У нас и сейчас еще не совсем вышли из моды каллиграфические завитушки.

И в наши дни есть еще немало людей, которые не считают поэтичными стихи старика Некрасова и родственных ему наших современников, то есть стихи, где нашли себе место многие житейские происшествия: и смерти, и свадьбы, и длинные зимы, и длинные ночи.

А ведь наличием этой прозы в стихах, в повестях и романах измеряется поэтическая честность, поэтическая глубина, ею измеряется и художественное мастерство.

Может ли быть мастерство там, где автор не имеет дела с жесткой и суровой реальностью, не решает никакой задачи, не трудится, добывая новые поэтические ценности из житейской прозы, и ограничивается тем, что делает поэзию из поэзии, то есть из тех роз, соловьев, крыльев, белых парусов и синих волн, золотых нив и спелых овсов, которые тоже в свое время были добыты настоящими поэтами из суровой жизненной прозы?

Правда, этот готовый поэтический набор, которым пользуются литературных дел мастера, то и дело меняется. В одну эпоху это — роза, в другую — греза, в третью — синий платочек.

Но из-за плеча такою литератора, какой бы моды он не придерживался, всегда выглядывает тот же писарь, — «сытый, здоровый, мордатый, с красным затылком», набивший руку грамотей, который «может хорошо писать…».