Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

107. «Где теперь эти тонкие смуглые руки…»

Где теперь эти тонкие смуглые руки,Жар пустыни и тела счастливого зной?Где теперь караваны верблюдов и вьюки,Где шатры и кувшины с прекрасной водой?

Ничего не осталось от счастья в Дамаске:Караваны верблюдов ушли на восток,И резинка на розовой женской подвязкеНатянула на стройную ногу чулок.

Но ты плачешь и в мире холодных сиянийГоворишь, что тебе как родная сестра —Эта женская страсть аравийских свиданий,На соломе и в тесном пространстве шатра.

108. «Как нам не надоело это…»

Как нам не надоело это:Не кровь, а сахарный сироп,Не страсть, а легкость пируэта,Не смерть, а поза. Где же гроб?

Жизнь трогательнее, больнее,Печальнее во много раз,Как страшно: в инее аллея!Ну что ж, пора! Который час?

Жизнь — это слабый голос в хоре,Сердцебиенье наверхуВ последнем с музой разговореИ пуля жаркая в паху.

О, как невыразимо это —Россия и предсмертный пот,Страданья мужа и поэтаВ стране, где вечный снег идет.

109. «Зима на сердце у поэта…»

Зима на сердце у поэта,И слышен муз озябших плач,А ты еще в загаре лета,У моря, где играли в мяч.

Теперь ты снова в платье тесном,В закрытом платье городскомВсе вспоминаешь о небесномСоленом воздухе морском.

И вижу море — путь опасныйДля кораблей, сердец и лир,И тот спокойный и прекрасный,Безоблачный счастливый мир —

Мир девушки и христианки,Куда дороги вовсе нетДля легкомысленной беглянки,Для музы, для тебя, поэт…

Зима, а я услышал скрипку,Залив увидел, как дугу,Тебя, как золотую рыбку,Лежащую на берегу.

110. «Прислушайтесь к органу мирозданья…»

Прислушайтесь к органу мирозданья,К хрустальной музыке небесных сфер.Пищит комар, и голосок созданьяВливается в божественный размер.

Пчела гудит гитарною струною,Поет на виадуке паровоз,И в небе над счастливою землеюМильоны птиц, кузнечиков и ос!

Как раковину розовую, к ухуПрижмите горсть руки — о, шум какой!Старайтесь уловить вдали по слуху,Как бьется мира целого прибой.

Нельзя ли, кумушки, хоть на мгновеньеО маленьких делишках помолчать:Мы ангела в эфире ловим пенье,А музыке небес нельзя мешать.

111. УТРО

Ты — городское утро. КосоЛежащий на паркете свет.Ты — кофе с булкой, папиросаИ шорох утренних газет.

Вода обильно льется в ванной —Источников и труб напор,Где полочка — ледок стеклянный,А кафели — сиянье гор.

И даже голос неприличныйСтал звонким баритоном вдруг,И запах мыла земляничныйНапомнил запах детских рук.

С утра за наше счастье битваИ сборы к трудовому дню,Скользит, оружье римлян, бритваВдоль по точильному ремню.

И вот, слетев к пчелиным стаям,С небес, как в розовом меду,Прекрасным расцветает раемЗемное дерево в саду.

Зачем такие этим сливам,Варенью, райские цветы?Но будь нарядным и счастливымСредь хлопотливых пчел и ты,

Чтоб сдать в народные амбарыПшеницу солнечных холмов,Для радостной души товарыИ полные мешки стихов.

В чернильницу перо стальноеТы обмакни по мере сил:Навеки дерево сухоеСадовник мира осудил.

112. «Жестокая мудрость природы…»

Жестокая мудрость природы:Червь лист пожирает в тоске,Сам гибнет от птичьей породы,А птица трепещет в силке.

Ты мне закрываешь рукамиГлаза, ничего больше нет.Сквозь пальцы с твоими духамиСливается розовый свет.

С какой материнской заботойТы прячешь весь мир от меня,Боишься силками, охотойНарушить сияние дня.

Позволь мне взглянуть на страданье,Ведь где я увижу потомЖестоких охот ликованье?Нет бедствий в краю гробовом.

113. «Какие выбрать слова…»

Какие выбрать словаВ словесном море?Рычанье льваИли паузы в разговоре?

Чтобы и ты пролилаПрекрасные слезы,Красавица без тепла,Бумажная роза.

Чтобы и ты надо мной,Над моими стихамиРазразилась грозой,Горошинами-слезами.

Но у куклы фарфоровой нетНи сердца, ни боли, ни сына,Для куклы небо — паркет,А слезы — из глицерина.

114. «Мы купим белую большую яхту…»

Т.А.Л.

Мы купим белую большую яхтуИ Африку прекрасно обогнем.Пусть солнце хлынет в угольную шахту,Нам надоел наш темный тесный дом.

Нет, лучше мы поедем на раскопки,А в Сирии, в пустыне, — солнце, зной.Вообразите белый шлем из пробкиНад вашей белокурой головой!

Вообразите простоту пейзажа:Костер, палатка, каравана след.И день, когда таинственная вазаВдруг явится из мусора на свет.

Хотите, мы на ледоколе с вамиПредпримем грандиозные труды,Где под трагическими небесамиЛюбовь — крушение, а сердце — льды?

И там, в чудесном холоде искусства,Прижавшись близко, будем погибать,В дневник записывать большие чувства,Сигналы бедствия в пространство слать?

Но Вы боитесь холода сонета,Вам Африка милее во сто крат.Вы любите оливы, пальмы, лето,Загар, на солнцепеке виноград.

115. «Труды людей, и предприятья пчел…»

Труды людей, и предприятья пчел,И геометрия пчелиных сот.Постройка дома, прилежанье школ,Пшеничные амбары, воск и мед.

О, как прекрасно это — строить дом,Пшеницу насыпать в большой амбар,Хозяйственной пчелою над цветкомТрудиться, хлопотать в полдневный жар!

Вот почему сквозь слезы мы глядимНа все, в чем пользы нет, — на тлен стихов,На бесполезный фейерверк, на дым,На ваше платье в мишуре балов.

116. «Вдруг полюбила муза паровоз…»

Вдруг полюбила муза паровоз,Его бока крутые и дыханье,Вращенье красное его колес,Его огромнейшие расстоянья.

Когда он, оставляя дымный след,Проходит с грохотом по виадуку,Она ему платочком машет вследИ в знак приветствия подъемлет руку.

На свете всех счастливей машинист:Он дышит этим воздухом вокзальным,Он слышит звон пространства, ветра свистНа перегоне дальнем триумфальном.

И вот, в агавах пыльных за горой —Романский городок в тепле зефира,Где горожанка смуглою рукойБерет билет в окошечке кассира.

117. «Может быть, ты живешь в этом доме…»

Может быть, ты живешь в этом доме,Надеваешь прекрасное платьеВ этот час, в этом мире зеркал.К волосам из пшеничной соломыТак подходит открытое платье,Чтобы ехать в театр иль на бал.

Ничего… Ни жестокость мучений,Ни тяжелых высоких сомнений,Ни заломленных в ужасе рук,Только сердца спокойного стук.

Только чистый проветренный воздух,Только в оранжерейном морозеПлечи — мрамор, как жар в холодке.Только капля духов. И весь воздухСтал подобен химической розе,Одуванчик — пуховке на жаркой щеке.

118. В ИЕРУСАЛИМЕ