Полное собрание стихотворений и поэм. Том 1 - Эдуард Вениаминович Лимонов

на книги? <…> У Борьки вся длинная и узкая, как трамвай, комната забита книгами. Скоро за книгами будет невозможно найти в комнате худого Борьку и его насмешливую, тоже худую старушку мать. Почему ещё Борька странный? Ну, например, Борька не пьёт, как другие ребята. <…> Борькина мать верит в Бога весело. В самом солнечном углу их комнаты-трамвая Борькина мать держит портрет Бога, называемый “икона”. К Борькиной матери порой приходит агитатор, убеждая её снять икону, но Борькина мать только смеётся. Борька же, хотя сам и не верит в Бога, очень злится, что агитатор пристаёт к его матери, и даже обещал спустить агитатора с лестницы, если он не прекратит ходить в его отсутствие к матери»; но на этом история общения не заканчивается, а уходит в 1980-е — в Париж: «Борьку Чурилова Эди встретил в 1980 году в Париже. Советский гражданин, известный на всю страну народный умелец, Чурилов приехал в Париж со своей выставкой тиснений на бересте, состоявшейся в ЮНЕСКО. Борькины церкви и лики святых наконец пригодились Советской власти. Борька и Эди выпили водки. И в 1982 году, два салтовчанина, они встретились в Париже опять и выпили водки. У Борьки красивая жена и красивая дочь. Жизнерадостная мать Борьки умерла недавно, завещая Борьке всегда работать и быть счастливым и независимым…». Борис Иванович Чурилов умер 30 декабря 2008 года в Харькове, «тихо и дома», как сообщили Лимонову. В «Книге мёртвых-2» ему посвящён некролог «Русский рабочий».

«Художник жил Гаврилов / рисовал портрет свой в зеркале / и плавал ночью на пруду среди мостков» — вероятно, художник Гаврилов здесь, как и Мищенко с Грищенко, ради мистификации и примитивистской рифмы. Возможно, имеется в виду другой художник — Владимир Михайлович Мотрич (1935–1997). Его купание в харьковской «Зеркальной струе» Лимонов описывает в романе «Молодой негодяй»: «Откуда появились милиционеры — понятно. Они постоянно патрулируют сквер у “Зеркальной струи”. Всё-таки центр города, должен быть порядок. Однако они неожиданно вынырнули, раздвигая плакучие ивы, купающие свои ветви в пруду, ограниченном цементными бортиками. “Гражданин! Прекратите и вылезайте!” — в другом месте милиционеры покрыли бы Мотрича матом, но не у струи. В глупой каменной беседке-пагоде над водоёмом столпились зрители — визжат дети, кричат женщины, с восторгом и стыдом лицезрея голую амфибию Мотрича, он всё-таки купается голым по собственной инициативе. Чтоб выдать Аркашке полноценное зрелищное мероприятие за его десять рублей. “Хуюшки, — отвечает Мотрич из воды. — Не вылезу. Плывите сами сюда”. Мотрич хохочет в воде. Белое хорватское тело скользит на середину водоёма и переворачивается на спину, тёмный хорватский член поэта плещется вместе с ногами». Подробней о Мотриче — см. комментарии к стихотворению «Вот порадовался б Мотрич…».

«Бреди бывало по итогам жизни…» «Дождь на земле прошёл…»

Стихотворения взяты из сборника «Некоторые стихотворения» (ИМ 1), который хранится в фонде Игоря Макаревича в Музее современного искусства «Гараж».

Не вошедшее в книгу «Русское: из сборника «Прогулки Валентина»

(архив Александра Шаталова)

Также сборник «Прогулки Валентина» дополнен текстами из архивов Александра Шаталова и Александра Морозова.

Александр Николаевич Шаталов (1957–2018) — поэт, критик, издатель. Главный редактор журнала «Глагол» (с 1991 года), где впервые в России были изданы многие книги Лимонова. Вёл по ТВ передачи: «Графоман» (1993–1996), «Книжные новости» (1996–1998) и др. Лимонов посвятил ему очерк «Мой издатель Шаталов» в сборнике «Свежеотбывшие на тот свет», завершающем цикл «Книг мёртвых», где любопытны претензии (не рискнем судить насколько справедливые) Лимонова к издателю: «В 1990 году я подписал с Шаталовым какие-то договора об издании на русском языке моих книг. Помню, что подписывал на издание “Эдички” и “Палача”. По этим договорам мне причиталось получить по одному рублю с каждого экземпляра книги. Если бы не Егор, сука, Гайдар, употребивший по отношению к России шоковую терапию, я стал бы тогда очень богатым человеком.

Если бы не Шаталов, сука, Саша, я стал бы даже при Егоре Гайдаре и его шоковой терапии на какое-то время просто состоятельным человеком.

Но я не купил на те деньги, что пошли от проданных книг, даже велосипеда.

Дело в том, что пока Шаталов набрал “Эдичку”, пока нашёл типографию, согласившуюся книгу напечатать (напечатали в конце концов в Риге в какой-то капээсэсной типографии под охраной рижского ОМОНа), то первые тиражи пришлись на ноябрь и декабрь 1991 года, а уже 2 января 1992-го цены на всё-всё-всё в России взлетели в десятки, а потом и в сотни раз. Тиражи были гигантскими, мой рискованный шедевр каждый месяц издавался тиражами в 250 тысяч, в 200, опять в 250 тысяч и “Палач” тоже. Миллионы экземпляров поступили к гражданам.

Шаталов повёл меня в Сбербанк на Каретном Ряду, рядом с Садовым кольцом, где мне открыли счёт, куда должны были поступать деньги.

Я тогда бывал в Москве очень редко и мог лишь констатировать факт. Мне прибыльнее было разменять привезённые с собой французские франки, потому что в Сбербанке у меня лежали обесценивающиеся каждый день мизерные дивиденды от продажи.

Я уже даже не помню, что случилось с тем счётом. Скорее всего, я забыл о нём за ненадобностью.

Позднее опытные люди сказали мне, что при больших тиражах в СССР существовало правило: аванс должен был составлять 200 %, а Шаталов мне вообще не выплачивал аванса, ссылаясь на то, что его издательство молодое, получалось, что он делает мне даже одолжение, занимаясь моей книгой, которую никто из издателей не хочет (потом захотели все).

Признаюсь тут, что бизнесмен из меня никудышный. Выгадывать, отстаивать свои интересы, торговаться я не умею. Случается, на меня находят приступы деловитости, когда я начинаю вдруг торговаться за пункты договора. Когда не находят, я могу отдать права на издание за так.

Такой вот я человек. Деньги никогда не были для меня целью. К тому же в те годы я гонял с одной войны на другую, стрелял, и в меня стреляли в Сербии, упоённо бродил по военным Приднестровью и Абхазии, меня можно было увидеть на митингах в революционной Москве.

Шаталов вышел из шоковой терапии в лучшем виде,