Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений - Вероника Михайловна Тушнова

печатями, в тиши,

тяжело вздыхают от печали

чьей-нибудь непонятой души!

В семь часов окно должно закрыться.

Завтра в девять – отвориться вновь…

В белых треугольниках томится

невостребованная любовь.

Я взяла бы вас и отогрела,

обо всем бы выслушала я.

Только нету до меня вам дела,

если вы искали не меня!

…У окошка с полукруглой рамкой,

где от ламп зеленоватый свет,

седовласая азербайджанка

мне привычно отвечает: – Нет. –

Выхожу, иду на берег к морю,

где в мазутных лужицах земля,

и смотрю, смотрю, как за кормою

пенится дорога корабля,

как на мачте сонный парус виснет

и, спеша в далекие края,

мчатся чайки…

Белые, как письма.

Неручные, как любовь твоя!

Арык

Глаз к сиянью такому еще не привык…

Зной густой, золотой и тягучий, как мед…

А за домом, в саду,

пробегает арык,

как живой человек,

говорит и поет.

Он струится, как будто в ущелье

зажат,

меж забором и каменной пестрой стеной.

Распахнется калитка…

Лучи задрожат…

Засмуглеет рука…

Брызнет звон жестяной.

С мягким бульканьем вглубь окунется кувшин,

И опять тишина.

Он один ни на миг

не стихает, сбегая с далеких вершин,

торопливый арык,

говорливый арык…

В нем вода холодна и молочно-бела,

и, как лента из шелка, упруга в горсти…

С первой встречи я сердце ему отдала.

Пели птицы в саду:

«Не спеши, погости».

Счастье ходит со мной по дороге любой…

А покой…

А покоя не будет нигде.

В час, когда занимался рассвет голубой,

я пришла попрощаться к ханларской воде.

Тишина

Двое шли и ссорились.

А ночь

голубела празднично и хрупко.

Двое шли и ссорились.

Уступка

не могла уже ни в чем помочь.

Их несправедливые слова

раздавались явственно и гулко.

А в несчетных лужах переулка

залегла такая синева,

словно небо в них перелилось…

В каждой синяя луна лежала,

в каждой облако, дымясь, бежало,

тонкое и светлое насквозь.

Пахло глиной и древесным соком,

холодом нестаявшего льда.

Шелестела зябкая вода,

торопясь по звонким водостокам.

Мир лежал торжественный такой

и необычайно откровенный.

Он бы выдал тайны всей вселенной,

но под равнодушною ногой

разлеталась вздребезги луна,

облако тонуло,

и на части

хрупкая дробилась тишина…

И никто не вспомнил, что она –

тоже счастье.

И какое счастье!

«Мне сказали – ты в городе Энске живешь…»

Мне сказали – ты в городе Энске живешь.

Очень занят работой и встречи не ждешь.

Я хожу по Москве, майским ветром дышу,

ни открыток, ни писем тебе не пишу.

И хотя ты расстался со мной не любя,

но молчанье мое огорчает тебя.

И представь – на булыжной чужой мостовой

вдруг лицом бы к лицу мы столкнулись с тобой.

Ты подумал бы: чудо!

А вовсе и нет –

просто я на курьерский купила билет

или села во Внукове на самолет,

а до Энска четыре часа перелет.

Как тебя обняла бы я, друг дорогой!

Только в Энск никогда не ступлю я ногой,

никогда я на поезд билет не куплю,

никогда не скажу тебе слово «люблю».

Ты сейчас от меня так далек, так далек –

никакой самолет долететь бы не мог.

Ожидание

Непреодолимый холод…

Кажется, дохнешь – и пар!

Ты глазами только молод,

сердцем ты, наверно, стар.

Ты давно живешь в покое…

Что ж, и это благодать!

Ты не помнишь, что такое,

что такое значит

ждать!

Как сидеть, сцепивши руки,

боль стараясь побороть…

Ты забыл уже, как звуки

могут жечься и колоть…

Звон дверных стеклянных створок,

чей-то близящийся шаг,

каждый шелест, каждый шорох

громом рушится в ушах!

Ждешь – и ни конца, ни края

дню пустому не видать…

Пусть не я,

пускай другая

так тебя заставит ждать!

«Биенье сердца моего…»

Биенье сердца моего,

тепло доверчивого тела…

Как мало взял ты из того,

что я отдать тебе хотела.

А есть тоска, как мед сладка,

и вянущих черемух горечь,

и ликованье птичьих сборищ,

и тающие облака…

Есть шорох трав неутомимый

и говор гальки у реки,

картавый,

не переводимый

ни на какие языки.

Есть медный медленный закат

и светлый ливень листопада…

Как ты, наверное, богат,

что ничего тебе не надо!

Ссора

Вечер июльский томительно долог,

медленно с крыши сползает закат…

Правду сказать –

как в любой из размолвок,

я виновата,

и ты виноват.

Самое злое друг другу сказали,

все, что придумать в сердцах довелось,

и в заключенье себя наказали:

в комнатах душных заперлись врозь.

Знаю, глядишь ты печально и строго

на проплывающие облака…

А вечеров-то не так уже много,

жизнь-то совсем уж не так велика!

Любят друг друга, пожалуй, не часто

так, как смогли мы с тобой полюбить…

Это, наверно, излишек богатства

нас отучил бережливыми быть!

Я признаю самолюбье мужское.

Я посягать на него не хочу.

Милый! Какая луна над Москвою…

Милый, открой, –