Александр Артёмов - Имена на поверке

Май 1941 — май 1942 года

В том мае мы еще смеялись,Любили зелень и огни.Ни голос скрипки, ни роялиНам не пророчили войны.

Мы не догадывались, споря(Нам было тесно на земле),Какие годы и просторыНам суждено преодолеть.

Париж поруганный и страшный,Казалось, на краю землиИ Ново-Девичьего башниПокой, как Софью, стерегли.

И лишь врасплох, поодиночке,Тут бред захватывал стихи,Ломая ритм, тревожа строчкиСвоим дыханием сухим.

Теперь мы и строжей и старше,Теперь в казарменной ночиНе утренний подъем и марши —Тревогу трубят трубачи.

Теперь, мой друг и собеседник,Романтика и пот рубахУже не вымысел и бредни,А наша трудная судьба.

Она сведет нас в том предместье,Где боя нет, где ночь тиха,Где мы, как о далеком детстве,Впервые вспомним о стихах.

Пусть наша юность не воскреснет,Траншей и поля старожил!Нам хорошо от горькой песни,Что ты под Вязьмою сложил.

«Не забыть мне этот вечер…»

Не забыть мне этот вечер:Ветер шарил по полям,А в саду на тихом вечеСовещались тополя.

Я — романтик. Было жалко,Что на спутанных ветвяхНе увижу я русалкиС гребнем в мокрых волосах.

Что не крикнет старый лешийМне из темного дупла,Что не спросит ворон вещий,Пролетая: «Как дела?»

Вместо этой чертовщиныС ней я встретился тогда,Где о сникшие вершиныРаскололась гладь пруда.

По пруду кувшинки плыли,Звезды на небе зажглись,Мы недолго говорили,Улыбнувшись, разошлись.

В память вечера такогоЯ хотел для счастья снятьНеизвестную подковуНеизвестного коня.

А подкова затеряласьВ мягких теплых небесах…Только мне затосковалось,Отчего, не знаю сам.

Может, я погибну скоро,Но до смерти б я донесЧутких листьев робкий шорох,Перемигиванье звезд.

Может, я не смело встречуСмерть. Но, сделавшись светлей,Я припомню этот вечер —Встречу с девушкой моей.

1938 г.

Николай Отрада[3]

Полине

Как замечательны,как говорливы дни,дни встреч с тобойи вишен созреванья!Мы в эти дни,наверно, не однисердцами сталидонельзя сродни,до самого почти непониманья.Бывало, птиц увижуна летуво всю их птичьюкрылью красоту,и ты мне птицейкажешься далекой.Бывало, тольковишни зацветут,листки свои протянут в высоту,ты станешь вишнейбелой, невысокой.Такой храню тебяв полете дней.Такой тебяхотелось видеть мне,тебяв те днибольшого обаянья.Но этого, пожалуй,больше нет,хотя в душе волнение сильней,хоть ближедо любимой расстоянье.

Одно письмо

Вот я письмо читаю,а в глазахсовсем не то,что в этих строках, нет.Над полем, Поля,полнится гроза,в саду срывает ветеряблонь цвет.Ты пишешь:«Милый,выйдешь — близок Дон,и рядом дом.Но нет тебя со мной.Возьмешь волну донскуюна ладонь,но высушит ееполдневный зной».Так пишешь ты…В разбеге этих строкдругое вижу я —шумят леса…К тебе я ласков,а к себе я строг.И грусти не хочу.Ты мне была близка.Но как все этотрудно описать,чтоб не обидеть…Знаешь,я б сказал —меж нами нет границна много лет.Над полем, Поля,полнится гроза,в саду срывает ветеряблонь цвет.В душе —   дороги жизни,     между гроз,а я иду,товарищи вокруг.Попробуй это все понять   без слези, если можешь, жди,мой милый друг.

Попутно

Я, кажется,Будто все спутал,Чувства стреножил со зла,А ты говоришь;— Попутно,Нечаянно как-то зашла. —Минуты проходят в молчаньи,Нам не о чем говорить.И будто совсем случайно:— Поезд уйдет до зари,Поезд уходит скорый… —Его не вернуть назад.Я ждал тебяИ без укораХотел тебе все сказать.Сказать,Что при этой погодеНепогодь в сердце,Дождь.А ты говоришь;— Проводишь?К поезду ты придешь? —На улице воздух мутный —Это идет весна.УшлаИ с собой попутноРадость мою унесла.

1938 г.

Некогда

Клены цветут.Неподвижная синь.Вода вытекает в ладонь.Красиво у Дона,И Дон красив,Тих и спокоен Дон.Вот так бы и плавалВ нем, как луна,У двух берегов на виду.И нипочемМне б его глубина,Вода б нипочем в цвету.Вот так и стоял бы на берегуИ в воду глядел, глядел;Вот так бы и слушалДеревьев гул, —Но много сегодня дел.

1938 г.

Почти из моего детства

Я помню сад,Круженье листьев рваныхда пенье птиц, сведенное на нет,где детство, словно яблоки шафраны,И никогда не яблоко ранет.

Оно в Калуге было и в Рязанитаким же непонятным, как в Крыму:оно росло в неслыханных дерзаньях,в ребячестве не нужном никому;оно любило петь и веселитьсяи связок не жалеть голосовых…

Припоминаю: крылышки синицымы сравнивали с крыльями совыи, небо синее с водою рек сверяя,глядели долго в темную реку.И, никогда ни в чем не доверяя,мы даже брали листья трав на вкус.

А школьный мир? Когда и что могло бысоединять пространные пути,где даже мир — не мир, а просто глобус,его рукой нельзя не обхватить?..Он яблоком созревшим на оконцеказался нам,на выпуклых боках,где Родина — там красный цвет от солнца,и остальное зелено пока.

Август 1939 г.

В поезде

В вагоне тихо.Люди спят давно.Им право всемна лучший сон дано.Лишь я не сплю,гляжу в окно:вот птицаночная пролетаетнад рекойночной.Вот лес далекий шевелится,как девушку,я б гладил лес рукой.Но нет лесов.Уходит дальше поезд.Мелькает степь.В степи озер до тьмы.Вокруг озер трава растет по пояс.В такой траве когда-то мыс веселым другомна седом рассветеволосяные ставили силки —и птиц ловили,и, как часто дети,мы птиц пускали радостно с руки.В вагоне тихо,люди спят давно.Им право всемна лучший сон дано.Но только ясижу один, не сплю…Смотрю на мир ночной,кругом темно.И что я не увижу за окном —я, как гончар, в мечтахсижу леплю.

Осень

(Отрывок)

Сентябрьский ветер стучит в окно,прозябшие сосны бросает в дрожь.Закат над полем погас давно.И вот наступает седая ночь.И я надеваю свой желтый плащ,центрального боя беру ружье.Я вышел. Над избами гуси вплавьспешат и горнистом трубят в рожок.Мне хочется выстрелить в них сплеча,в летящих косым косяком гусей,но пульс начинает в висках стучать.«Не трогай!» — мне слышится из ветвей.И я понимаю, что им далеко,гостям перелетным, лететь, лететь.Ты, осень, нарушила их покой,отняла болота, отбила степь,предвестница холода и дождей,мороза — по лужам стеклянный скрип.Тебя узнаю я, как новый день,как уток, на юг отлетающих, крик…

Футбол