Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921) - Николай Степанович Гумилев

и молвил:

«Посмотри еще!» И снова Гарра

Долго, долго на небо смотрела.

«Нет, — сказала, — это не цветочки,

Это просто золотые пальцы

Нам показывают на равнину,

И на море, и на горы зендов,

И показывают, что случилось,

Что случается и что случится».

Люди слушали и удивлялись:

Так не то что дети, так мужчины

Говорить доныне не умели,

А у Гарры пламенели щеки,

Искрились глаза, алели губы,

Руки поднимались к небу, точно

Улететь она хотела в небо,

И она запела вдруг так звонко,

Словно ветер в тростниковой чаще,

Ветер с гор Ирана на Евфрате.

Мелле было восемнадцать весен,

Но она не ведала мужчины,

Вот она упала рядом с Гаррой,

Посмотрела и запела тоже.

А за Меллой Аха, и за Ахой

Урр, ее жених, и вот всё племя

Полегло и пело, пело, пело,

Словно жаворонки жарким полднем

Или смутным вечером лягушки.

Только старый отошел в сторонку,

Зажимая уши кулаками,

И слеза катилась за слезою

Из его единственного глаза.

Он свое оплакивал паденье

С кручи, шишки на своих коленях,

Гара и вдову его, и время

Прежнее, когда смотрели люди

На равнину, где паслось их стадо,

На воду, где пробегал их парус,

На траву, где их играли дети,

А не в небо черное, где блещут

Недоступные чужие звезды.

54. Дева-птица

Пастух веселый

Поутру рано

Выгнал коров в тенистые долы

Броселианы.

Паслись коровы,

И песню своих веселий

На тростниковой

Играл он свирели.

И вдруг за ветвями

Послышался голос, как будто не птичий,

Он видит птицу, как пламя,

С головкой милой, девичьей.

Прерывно пенье,

Так плачет во сне младенец,

В черных глазах томленье,

Как у восточных пленниц.

Пастух дивится

И смотрит зорко:

«Такая красивая птица,

А стонет так горько».

Ее ответу

Он внемлет, смущенный:

«Мне подобных нету

На земле зеленой.

Хоть мальчик-птица,

Исполненный дивных желаний,

И должен родиться

В Броселиане,

Но злая

Судьба нам не даст наслажденья;

Подумай, пастух, должна я

Умереть до его рожденья.

И вот мне не любы

Ни солнце, ни месяц высокий,

Никому не нужны мои губы

И бледные щеки.

Но всего мне жальче,

Хоть и всего дороже,

Что птица-мальчик

Будет печальным тоже.

Он станет порхать по лугу,

Садиться на вязы эти

И звать подругу,

Которой уж нет на свете.

Пастух, ты, наверно, грубый,

Ну что ж, я терпеть умею,

Подойди, поцелуй мои губы

И хрупкую шею.

Ты юн, захочешь жениться,

У тебя будут дети,

И память о деве-птице

Долетит до иных столетий».

Пастух вдыхает запах

Кожи, солнцем нагретой,

Слышит, на птичьих лапах

Звенят золотые браслеты.

Вот уже он в исступленьи,

Что делает, сам не знает.

Загорелые его колени

Красные перья попирают.

Только раз застонала птица,

Раз один застонала,

И в груди ее сердце биться

Вдруг перестало.

Она не воскреснет,

Глаза помутнели,

И грустные песни

Над нею играет пастух на свирели.

С вечерней прохладой

Встают седые туманы,

И гонит он к дому стадо

Из Броселианы.

55. Леопард

Если убитому леопарду не опалить немедленно усов, дух его будет преследовать охотника.

Абиссинское поверье

Колдовством и ворожбою

В тишине глухих ночей

Леопард, убитый мною,

Занят в комнате моей.

Люди входят и уходят,

Позже всех уходит та,

Для которой в жилах бродит

Золотая темнота.

Поздно. Мыши засвистели,

Глухо крякнул домовой,

И мурлычет у постели

Леопард, убитый мной.

«По ущельям Добробрана

Сизый плавает туман,

Солнце, красное, как рана,

Озарило Добробран.

Запах меда и вервены

Ветер гонит на восток,

И ревут, ревут гиены,

Зарывая нос в песок.

Брат мой, враг мой, ревы слышишь,

Запах чуешь, видишь дым?

Для чего ж тогда ты дышишь

Этим воздухом сырым?

Нет, ты должен, мой убийца,

Умереть в стране моей,

Чтоб я снова мог родиться

В леопардовой семье».

Неужели до рассвета

Мне ловить лукавый зов?

Ах, не слушал я совета,

Не спалил ему усов.

Только поздно! Вражья сила

Одолела и близка:

Вот затылок мне сдавила,

Точно медная, рука...

Пальмы... С неба страшный пламень

Жжет песчаный водоем...

Данакиль припал за камень

С пламенеющим копьем.

Он не знает и не спросит,

Чем душа моя горда,

Только душу эту бросит,

Сам не ведая куда.

И не в силах я бороться,

Я спокоен, я встаю,

У жирафьего колодца

Я окончу жизнь мою.

56. Перстень

Уронила девушка перстень

В колодец, в колодец ночной,

Простирает легкие персты

К холодной воде ключевой.

«Возврати мой перстень, колодец,

В нем красный цейлонский рубин,

Что с ним будет делать народец

Тритонов и мокрых ундин?»

В глубине вода