Евгений Евтушенко - Окно выходит в белые деревья...

«В моменты кажущихся сдвигов..»

В моменты кажущихся сдвиговне расточайте силы зря,или по глупости запрыгав,или по глупости хандря.

Когда с кого-то перья в дракелетят под чей-то низкий свист,не придавайте передрягеуж чересчур высокий смысл.

И это признано не нами,что среди громкой чепухиспокойны предзнаменованьяи все пророчества — тихи.

«Не тратьте время, чтобы помнить зло…»

Не тратьте время, чтобы помнить зло.Мешает это внутренней свободе.Мешает просто — черт возьми! — работе, —ну, в общем, это хлопотно зело.

А помните добро, благодаряза ласку окружающих и Бога.На это дело, кстати говоря,и времени уйдет не так уж много.

ИЗ «БРАТСКОЙ ГЭС»

КАЗНЬ СТЕНЬКИ РАЗИНА

Как во стольной Москве белокаменнойвор по улице бежит с булкой маковой.Не страшит его сегодня самосуд.Не до булок…                      Стеньку Разина везут!Царь бутылочку мальвазии выдаивает,перед зеркалом свейским                                                прыщ выдавливает,примеряет новый перстень-изумруд —и на площадь…                         Стеньку Разина везут!Как за бочкой бокастой                                              бочоночек,за боярыней катит боярчоночек.Леденец зубенки весело грызут.Нынче праздник!                         Стеньку Разина везут!!Прет купец,                      треща с гороха.Мчатся вскачь два скомороха.Семенит ярыжка-плут…Стеньку Разина везут!!В струпьях все,                              едва живыестарцы с вервием на вые,что-то шамкая,                               ползут…Стеньку Разина везут!!И срамные девки тоже,под хмельком вскочив с рогожи,огурцом намазав рожи,шпарят рысью —                               в ляжках зуд…Стеньку Разина везут!И под визг стрелецких жен,под плевки со всех сторонна расхристанной телегеплыл          в рубахе белой                                            он.Он молчал,                   не утирался,весь оплеванный толпой,только горько усмехался,усмехался над собой:«Стенька, Стенька,                                  ты как ветка,потерявшая листву.Как в Москву хотел ты въехать!Вот и въехал ты в Москву…Ладно,                 плюйте,                                 плюйте,                                                    плюйте —все же радость задарма.Вы всегда плюете,                                  люди,в тех,            кто хочет вам добра.А добра мне так хотелосьна персидских берегахи тогда,              когда летелосьвдоль по Волге на стругах!Что я ведал?                      Чьи-то очи,саблю,            парус                          да седло…Я был в грамоте не очень…Может, это подвело?Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,приговаривал,                         ретив:„Супротив народа вздумал!Будешь знать, как супротив!“Я держался,                     глаз не прятал.Кровью харкал я в ответ:„Супротив боярства —                                      правда.Супротив народа —                                         нет“.От себя не отрекаюсь,выбрав сам себе удел.Перед вами,                           люди, каюсь,но не в том,                    что дьяк хотел.Голова моя повинна.Вижу,                сам себя казня:я был против —                           половинно,надо было —                           до конца.Грешен тем,                        что в мире злобствабыл я добрый остолоп.Грешен тем,                         что, враг холопства,сам я малость был холоп.Грешен тем,                      что драться думалза хорошего царя.Нет царей хороших,                                    дурень…Стенька,                 гибнешь ты зазря!»Над Москвой колокола гудут.К месту Лобному Стеньку ведут.Перед Стенькой,                                 на ветру полоща,бьется кожаный передник палача,а в руках у палача                               над толпойголубой топор,                             как Волга, голубой.И плывут, серебрясь,                                      по топоруструги,                 струги,                             будто чайки поутру…И сквозь рыла,                            ряшки,                                         харицеловальников,                              менял,словно блики среди хмари,Стенька                    ЛИЦА                                      увидал.Были в ЛИЦАХ даль и высь,а в глазах,                   угрюмо-вольных,словно в малых тайных Волгах,струги Стенькины неслись.Стоит все терпеть бесслезно,быть на дыбе,                           колесе,если рано или позднопрорастают                      ЛИЦА                                      грозноу безликих на лице…И спокойно                   (не зазря он, видно, жил)Стенька голову на плаху положил,подбородок в край изрубленный упери затылком приказал:                                     «Давай, топор…»Покатилась голова,                                  в крови горя,прохрипела голова:                                     «Не зазря…»И уже по топору не струги —струйки,                  струйки…Что, народ стоишь, не празднуя?Шапки в небо — и пляши!Но застыла площадь Красная,чуть колыша бердыши.Стихли даже скоморохи.Среди мертвой тишиныперескакивали блохис армяков                      на шушуны.Площадь что-то поняла,площадь шапки сняла,и ударили три раза,клокоча,                  колокола.А от крови и чуба тяжела,голова еще ворочалась,                                                 жила.С места Лобного подмоклоготуда,            где голытьба,взгляды                  письмами подметнымишвыряла голова…Суетясь,                    дрожащий попик подлетел,веки Стенькины закрыть он хотел.Но, напружившись,                                   по-зверьи страшны,оттолкнули его руку зрачки.На царе                   от этих чертовых глаззябко             шапка Мономаха затряслась,и, жестоко,                    не скрывая торжества,над царем                       захохотала                                              голова!..

ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ

Ярмарка!                   В Симбирске ярмарка!Почище Гамбурга!                               Держи карман!Шарманки шамкают,                              а шали шаркают,и глотки гаркают:                           «К нам,                                          к нам!»В руках приказчиков                                    под сказки-присказкивоздушны соболи,                               парча тяжка,а глаз у пристава                              косится пристальнои на «селедочке»[2] —                                 перчаточка.Но та перчаточка                                 в момент с улыбочкойвзлетает рыбочкой                                   под козырек,когда в пролеточке                                  с какой-то цыпочкой,икая,              катит                           икорный бог.И богу нравится,                               как расступаютсяплатки,               треухи                              и картузы,и, намалеваны                           икрою паюсной,под носом дамочки                                    блестят усы.А зазывалы                     рокочут басом.Торгуют юфтью,                                шевром,                                               атласом,прокисшим квасом,                                      пречистым Спасом,протухшим мясом                              и Салиасом[3].И, продав свою картошкуда хвативши первача,баба ходит под гармошку,еле ноги волоча.И поет она,                        предерзостная,все захмелевая,шаль за кончики придерживая,будто молодая:

«Я была у Оки,ела я-бо-ло-ки,с виду золоченые —в слезыньках моченые.

Я почапала на Каму.Я в котле сварила кашу.Каша с Камою горька.Кама — слезная река.

Я поехала на Яик,села с миленьким на ялик.По верхам и по низам —все мы плыли по слезам.

Я пошла на тихий Дон.Я купила себе дом.Чем для бабы не уют?А сквозь крышу слезы льют…»

Баба крутит головой,все в глазах качается.Хочет быть молодой,а не получается.

И гармошка то зальется,то вопьется,                       как репей…Пей, Россия,                        ежли пьется,только душу не пропей!..

Ярмарка!                   В Симбирске ярмарка!Гуляй,           кому гуляется!А баба пьянаяв грязи валяется.

В тумане плавая,царь похваляется…А баба пьянаяв грязи валяется.

Корпя над планами,министры маются…А баба пьянаяв грязи валяется.

Кому-то памятникподготовляется…А баба пьянаяв грязи валяется.

И мещаночки,                       ресницы приспустив,мимо,             мимо:                           «Просто ужас!                                                       Просто стыд!»

И лабазник стороною,мимо,                а из бороды:«Вот лежит…                       А кто виною?Все студенты                         да жиды…»И философ-горемыканиже шляпу на лоби, страдая гордо, —мимо:«Грязь —                   твоя судьба, народ!»Значит, жизнь такая подлая —лежи             и в грязь встывай?!Но кто-то бабу под локотьи тихо ей:                       «Вставай…»Ярмарка!                    В Симбирске ярмарка!Качели в сини,                            и визг,                                       и свист,и, как гусыни,                       купчихи яростно:«Мальчишка с бабою…                                       Гимназист!»Он ее бережно ведет за локоть,он и не думает, что на виду.«Храни Христос тебя,                                        яснолобый,а я уж как-нибудь сама дойду…»И он уходит,                      идет вдоль барокнад вешней Волгой,                                      и, вслед грустя,его тихонечко крестит баба,как бы крестила свое дитя.Он долго бродит…                                  Вокруг все пасмурней…Охранка —                      белкою в колесе.Но как ей вынюхать,                                      кто опаснейший,когда опасны в России все!Охранка, бедная,                                 послушай, милая:всегда опасней, пожалуй, тот,кто остановится,                               кто просто мимочужой растоптанности                                         не пройдет.А Волга мечется,                                       хрипя,                                                      постанывая.Березки светятся                                    над ней во мгле,как свечки робкие,                                 землей поставленные,за настрадавшихся на земле.

Ярмарка!                    В России ярмарка!Торгуют совестью,                                 стыдом,                                                   людьми,суют стекляшки, как будто яхонты,и зазывают                        на все лады.Тебя, Россия,                         вконец растрачивалии околпачивали в кабаках,но те, кто врали и одурачивали,еще останутся в дураках!Тебя, Россия,                        вконец опутывали,но не для рабства ты родилась.Россию Разина,                             Россию Пушкина,Россию Герцена                               не втопчут в грязь!

Нет,            ты, Россия,                                   не баба пьяная!Тебе страдальная дана судьба,и если даже ты стонешь,                                           падая,то поднимаешь сама себя!

Ярмарка!                  В России ярмарка!В России рай,                          а слез? — по край,но будет мальчик —                                    он снова явится —и скажет праведное:                                       «Вставай…»

«Как-то стыдно изящной словесности…»