Где та гавань, тихая навеки - Андрей Павлович Кудин

посредство,

И катится по щеке слеза.

«Пусть кружится в листве сентября…»

Пусть кружится в листве сентября

Моя грусть и разлуки усталость,

Я отдамся мечтам, чтоб приблизить тебя

И что в памяти доброй осталось.

Я хочу, чтобы рядом сидела со мной

Ты на лавке осеннего сквера,

Чтобы ты говорила, дарила покой,

И не таяла б в лучшее вера.

Я лишь письма твои получаю сейчас,

И, читая их снова и снова,

Я все чаще и чаще вспоминаю тот час,

Как ловил твое каждое слово.

Дорогая моя, не грусти обо мне,

Жди спокойно, любимая мама,

Я в воде не тону, не сгораю в огне,

А на сердце невидимы шрамы.

«Бревна кедра, мох меж ними…»

Бревна кедра, мох меж ними,

Дом как дом, другим сродни,

Окна с рамами глухими,

Вид на реку изнутри.

Я тут жил и, в общем, вырос,

Бабе Мане помогал,

И штаны носил на вырост,

А теперь вот дедом стал.

Многое давно забылось,

Многих в жизни потерял,

Двери в детство-то закрылись,

Дом стоит лишь, как стоял.

«Будило нас локомотив-депо…»

Будило нас локомотив-депо

Гудком «Кукушки» – мини-паровоза,

Я просыпался в счастье и легко

Греб знания с палитры симбиозов.

Теперь смотрю, со мной ли это было,

Уже не ведаю, в каком это году,

И память детскую давно слезами смыло,

А девочку ту помню и люблю.

Люблю не этой, взрослою любовью,

А детскою с нетленной чистотой,

И по ночам приходит к изголовью

Меня послушать добрый домовой.

Нет, я не злюсь, раз в сотый излагая,

И, покурив, спокойно себе сплю,

А он руками слезы утирает,

Видать, печально на сердце ему.

«Мне одиночество знакомо…»

Мне одиночество знакомо,

Когда я оставался дома,

Читал о дальних городах

И грезы излагал в стихах.

Дурак лишь думкой богатеет,

И с каждым месяцем глупеет,

Мне мама часто говорила,

Когда премудростям учила.

Я помню дом, я помню сад,

И деда крепкий самосад,

Свои наивные мечты,

И в палисаднике цветы.

Уже ни дома нет, ни сада,

Погоста старая ограда,

И в ряд стоящие кресты

Перечеркнули все мечты.

Любил я музыку дождя,

Люблю и много лет спустя,

Мне одиночество знакомо,

Когда я оставался дома.

«Мне снится сон – стою с отцом…»

Мне снится сон – стою с отцом,

И мамин голос слышу рядом,

Они повенчаны венцом

Навечно смертью безотрадной.

Но не забыты мной они,

И этой встречи в чем знаменье?

Мерцают хладные огни,

Неужто мне уведомленье?

И пот холодный по спине,

И дух мой в трепетной печали,

Но тайна тайн меня манит,

В свое простое изначалье.

Сюда любому вход открыт,

Обратно только хода нету,

И холм могильный молодой

Украсят стопка и конфеты.

«Я буду спотыкаться о ковыль…»

Я буду спотыкаться о ковыль,

Но глаз от синевы не оторву,

Меня мой дед тут за руку водил,

Нарочно потакая озорству.

Все помню, то же небо и поля,

Репейника колючие ежи,

Далекие на склоне тополя

И горизонт качающейся ржи.

«Был Сашка друг, ушел и не простился…»

Был Сашка друг, ушел и не простился,

На память не оставил ничего,

Посмертный штрих на фото сохранился,

На молодом совсем лице его.

Я помню ту печальную картину,

Гору венков от близких и друзей,

И красную над ямою рябину,

И холм, и крест несбывшихся идей.

Пылала осень солнцем в паутине,

Я проводил ладонью по лицу,

И мысли в мыслях вязли, как в трясине,

И день клонился к грустному концу.

«До боли картина знакома…»

До боли картина знакома,

Деревня над долом стоит,

Поодаль с теленком корова

Призывно хозяйке мычит.

Заборы давно покосились

И крыши у хат набекрень,

Сады в полудреме забылись,

Убрать их хозяевам лень.

Тоска и бардак в огороде,

Страна поросла ковылем,

Что сеем сегодня в народе,

То завтра в народе пожнем.

«В проемах окон темнота…»

В проемах окон темнота,

В дворах заросших пустота,

Раскрыты настежь ворота,

Деревня словно проклята.

Кругом чабрец и нищета,

Сидит на лавке сирота,

Напротив церкви без креста

Молит о милости Христа.

Туда верста, сюда верста,

Ни птиц не слышно, ни скота,

Лишь яблонь разные сорта

Да два прибившихся кота.

Вот Ахиллесова пята

Страны, что в скрепы заперта,

Где запечатаны уста

И балом правит сволота.

«Пронизан эгоизмом мир…»

Пронизан эгоизмом мир,

Уж не претит кровавый пир,

Царит внецензорное зло,

Ведь подлецам все с рук сошло.

Под скорлупою золотою,

Сменив эпоху эполет,

Мечтой нищаем и душою,

И хоть бы был какой просвет.

Вручают звезды и награды