Ананасы в шампанском - Игорь Северянин

class="v">С тех пор она – в рядах моих принцесс.

Став одалиской в грёзовом гареме,

Она едва ли знает мой пароль…

А я седлаю Память: ногу в стремя, —

И еду к ней, непознанный король.

Влюблен ли я, дрожит в руке перо ль,

Мне всё равно; но вспоминать мне сладко

Ту девушку и данную ей роль.

Ее руки душистая перчатка

И до сих пор устам моим верна…

Но встречу вновь посеять – нет зерна!

Сонет

Ее любовь проснулась в девять лет,

Когда иной ребенок занят куклой.

Дитя цвело, как томный персик пухлый,

И кудри вились, точно триолет.

Любовь дала малютке амулет:

Ее пленил – как сказка – мальчик смуглый…

Стал, через месяц, месяц дружбы – круглый.

Где, виконтесса, наше трио лет?

Ах, нет того, что так пленяло нас,

Как нет детей с игрой в любовь невинной.

Стремится смуглый мальчик на Парнас,

А девочка прием дает в гостиной

И, посыпая «пудрой» ананас,

Ткет разговор, изысканный и длинный.

Сонет

По вечерам графинин фаэтон

Могли бы вы заметить у курзала.

Она входила в зал, давая тон,

Как капельмейстер, настроеньям зала.

Раз навсегда графиня показала

Красивый ум, прищуренный бутон

Чуть зрелых губ, в глазах застывший стон,

Как монумент неверности вассала…

В ее очей фиалковую глубь

Стремилось сердце каждого мужчины.

Но окунать их не было причины, —

Напрасно взоры ныли: приголубь…

И охлаждал поклонников шедевра

Сарказм ее сиятельства из сэвра.

Когда придет корабль

Вы оделись вечером кисейно

И в саду стоите у бассейна,

Наблюдая, как лунеет мрамор

И проток дрожит на нем муаром.

Корабли оякорили бухты:

Привезли тропические фрукты,

Привезли узорчатые ткани,

Привезли мечты об океане.

А когда придет бразильский крейсер,

Лейтенант расскажет Вам про гейзер.

И сравнит… но это так интимно!..

Напевая нечто вроде гимна.

Он расскажет о лазори Ганга,

О проказах злых орангутанга,

О циничном африканском танце

И о вечном летуне – «Голландце».

Он покажет Вам альбом Камчатки,

Где еще культура не в зачатке,

Намекнет о нежной дружбе с гейшей,

Умолчав о близости дальнейшей…

За моря мечтой своей зареяв,

Распустив павлиньево свой веер,

Вы к нему прижметесь в теплой дрожи,

Полюбив его еще дороже…

В госпитале

Елене Семеновой

В незабудковом вуальном платье,

С белорозой в блондных волосах,

Навещаешь ты в седьмой палате

Юношу, побитого в горах…

   И когда стеклянной галереей

   Ты идешь, улыбна и легка,

   Зацветают, весело пестрея,

   Под ногой цветы половика.

Льется в окна ароматный рокот…

Ты вздыхаешь с музыкой в лице

Птичье пенье, – и смущенный доктор

Мнет в руке написанный рецепт…

   А больной, разматывая марлю,

   Не умея чувств своих скрывать,

   Отставляя рюмку с Беникарло,

   Проклинает скучную кровать…

И весенней девушкой омаен,

Упоен девической весной,

Талию твою слегка сжимая,

Хочет жить больной!

Любить единственно…

Любить пленительно одну и ту же,

В полузабвении молить: «Приди!

Пригубь уста мои, пригубь и туже

   Озёра страсти запруди!»

И бронзой верности грудь окандалив,

Ручьиться шелестно в извивах душ;

И сочным вечером, когда он палев,

   Быть каждой женщине, как муж.

Сметь смело чувствовать и труд пчелиный

Светло опринципить в своем уме;

То – сок из ландыша, то – из малины

   И в поцелуе, и в письме…

Пускай же милая твоя не тужит

И не устраивает слезоём:

Любить единственно, одну и ту же, —

   Не надо вечно быть вдвоем!

В пяти верстах по полотну…

Весело, весело сердцу! звонко, душа, освирелься! —

Прогрохотал искрометно и эластично экспресс.

Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! —

Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес.

Ручкой меня целовала. Поздно! – но как же тут

                                                        «раньше»?..

Эти глаза… вы – фиалки! эти глаза… вы – огни!

Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев!

Сяду в него, – повинуйся, поезд любви обгони!

Кто и куда? – не ответит. Если и хочет, не может.

И не догнать, и не встретить. Грёза – сердечная моль.

Всё, что находит, теряет сердце мое… Боже, Боже!

Призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную

                                                           боль.

Nocturno

Навевали смуть былого окарины

Где-то в тихо вечеревшем далеке, —

И сирены, водяные балерины,

Заводили хороводы на реке.

Пропитались все растенья соловьями

И гудели, замирая, как струна.

А в воде – в реке, в пруде, в озерах, в яме —

Фонарями разбросалася луна.

Засветились на танцующей сирене

Водоро́сли под луной, как светляки.

Захотелось белых лилий и сирени, —

Но они друг другу странно далеки…

Сказка сиреневой кисти

Пастель

Напевая лунные ноктюрны,

Бредил Май о призрачной вакханке,

Охлаждал свой жар росой из урны,

И скользили ножки, точно санки,

Порошею бело-яблоновой.

Скованы желанья знойным хмелем…

И блистая белизной слоновой

Ровных зубок, шепчет ночь: «Постелем

Свадебное ложе на поляне,

Набросаем ландышей, азалий

Там, где бродят вдумчивые лани,

Там, где мы впервые рассказали

Сердцем сердцу смутные волненья,

Ожидая тщетно выполненья,

Как шагов невыясненных в зале»…