Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 2. Стихотворения. Поэмы (1910–1913) - Николай Степанович Гумилев

И лопнет с гиканьем и ревом,

Подбросив к небу пенный клок...

Но весел в море бирюзовом

С латинским парусом челнок;

И загорелый кормчий ловок,

Дыша волной растущей мглы

И, от натянутых веревок,

Бодрящим запахом смолы.

73. Любовь

Надменный, как юноша, лирик

Вошел, не стучася, в мой дом

И просто заметил, что в мире

Я должен грустить лишь о нем.

С капризной ужимкой захлопнул

Открытую книгу мою,

Туфлей лакированной топнул,

Едва проронив: не люблю.

Как смел он так пахнуть духами!

Так дерзко перстнями играть!

Как смел он засыпать цветами

Мой письменный стол и кровать!

Я из дому вышел со злостью,

Но он увязался за мной,

Стучит изумительной тростью

По звонким камням мостовой.

И стал я с тех пор сумасшедшим,

Не смею вернуться в свой дом

И всё говорю о пришедшем

Бесстыдным его языком.

74

Фидлер, мой первый учитель

И гроза моих юных дней,

Дивно мне! Вы ли хотите

Лестных от жертвы речей?

Если теперь я поэт, что мне в том,

Разве он мне не знаком,

Ужас пред вашим судом?!

75. Укротитель зверей

...Как мой китайский зонтик красен,

Натерты мелом башмачки.

Анна Ахматова

Снова заученно-смелой походкой

Я приближаюсь к заветным дверям.

Звери меня дожидаются там,

Пестрые звери за крепкой решеткой.

Будут рычать и пугаться бича,

Будут сегодня еще вероломней

Или покорней... не всё ли равно мне,

Если я молод и кровь горяча?

Только... я вижу всё чаще и чаще

(Вижу и знаю, что это лишь бред)

Странного зверя, которого нет...

Он — золотой, шестикрылый, молчащий.

Долго и зорко следит он за мной

И за движеньями всеми моими,

Он никогда не играет с другими

И никогда не идет за едой.

Если мне смерть суждена на арене,

Смерть укротителя, — знаю теперь,

Этот, незримый для публики, зверь

Первым мои перекусит колени.

Фанни, завял вами данный цветок,

Вы ж, как всегда, веселы на канате...

Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,

Смотрит в глаза вам, как преданный дог.

76. Она

Я знаю женщину: молчанье,

Усталость горькая от слов,

Живет в таинственном мерцанье

Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно

Лишь медной музыке стиха,

Пред жизнью дольней и отрадной

Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,

Так странно плавен шаг ее,

Назвать нельзя ее красивой,

Но в ней всё счастие мое.

Когда я жажду своеволий

И смел и горд — я к ней иду

Учиться мудрой сладкой боли

В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений

И держит молнии в руке,

И четки сны ее, как тени

На райском огненном песке.

77. Оборванец

Я пойду по гулким шпалам

Думать и следить

В небе желтом, в небе алом

Рельс бегущих нить.

В залы пасмурные станций

Забреду, дрожа,

Коль не сгонят оборванца

С криком сторожа.

А потом мечтой упрямой

Вспомню в сотый раз

Быстрый взгляд красивой дамы,

Севшей в первый класс.

Что ей, гордой и далекой,

Вся моя любовь?

Но такой голубоокой

Мне не видеть вновь!

Расскажу я тайну другу,

Подтруню над ним

В теплый час, когда по лугу

Вечер стелет дым.

И с улыбкой безобразной

Он ответит: «Ишь!

Начитался дряни разной,

Вот и говоришь».

78.

На Дуксе ли, на Бенце ль я, —

Верхом на какаду,

На вечер в доме Вен<т>целя

Всегда я попаду.

79. Генуя

В Генуе, в палаццо дожей

Есть старинные картины,

На которых странно схожи

С лебедями бригантины.

Возле них, сойдясь гурьбою,

Моряки и арматоры

Всё ведут между собою

Вековые разговоры,

С блеском глаз, с усмешкой важной,

Как живые, неживые...

От залива ветер влажный

Спутал бороды седые.

Миг один, и будет чудо;

Вот один из них, смелея,

Спросит: «Вы, синьор, откуда,

Из Ливорно иль Пирея?

Если будете в Брабанте,

Там мой брат торгует летом,

Отвезите бочку кьянти

От меня ему с приветом».

80. Рим

Волчица с пастью кровавой

На белом, белом столбе,

Тебе, увенчанной славой,

По праву привет тебе.

С тобой младенцы, два брата,

К сосцам стремятся припасть.

Они не люди, волчата,

У них звериная масть.

Не правда ль, ты их любила,

Как маленьких, встарь, когда,

Рыча от бранного пыла,

Сжигали они города.

Когда же в царство покоя

Они умчались, как вздох,

Ты, долго и страшно воя,

Могилу рыла для трех.

Волчица, твой город тот же

У той же быстрой реки.

Что мрамор высоких лоджий,

Колонн его завитки,

И лик Мадонн вдохновенный,