Эдгар По - Ворон(переводы)

Как-то ночью, в час террора, я читал впервые Мора,

Чтоб "Утопии" незнанье мне не ставили в укор.

В скучном, длинном описанье я искал упоминанья

Об арестах за блужданья в той стране, не знавшей ссор, -

Потому что для блужданья никаких не надо ссор.

Но глубок ли Томас Мор?

…Я вникал в уклад народа, в чьей стране мерзка свобода…

Вдруг как будто постучали… Кто так поздно? Что за вздор?

И в сомненье и в печали я шептал: "То друг едва ли,

Всех друзей давно услали… Хорошо бы просто вор!"

И, в восторге от надежды, я сказал: "Войдите, вор!"

Кто-то каркнул: "Nevermore!"

…Все я понял. Ну, конечно, старый Ворон! И поспешно

Я открыл окно – и вот он, старый Ворон давних пор!

Он куда-хнул в нетерпенье, озирая помещенье…

Я сказал тогда в смущенье: "Что ж, присядьте на ковер;

В этом доме нет Паллады, так что сядьте на ковер -

Вот ковер, and nothing more!

И нелепо и понуро он уселся, словно кура…

Но потом нашлась Паллада – да, велик мой книжный сор!

И взлетел и снова сел он – черный, как из смоли сделан,

Он глядел, как сонный демон, тыча клювом в титул "Мор",

Но внезапно оживился, стукнул клювом в слово "Мор"

И промолвил: "Nevermore!"

…Я подпрыгнул. О, Плутонец! Молчаливый, как тевтонец!

Ты влетел, взглянул – и сразу тонкий, едкий приговор!

Ты – мудрец, не корчи мину, – но открой хоть половину:

Как пройти в твою пучину? Потому что с давних пор

Я боюсь другой пучины в царстве, грязном с давних пор…

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Ворон, Ворон! Вся планета ждет солдата, не поэта -

Вам в Плутонии, пожалуй, непонятен наш раздор!

О, какой грядущий гений об эпохе наших рвений

Сочинит "венец творений", зло используя фольклор -

И, пожалуй, первым делом нами созданный фольклор!

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

О пророк, не просто птица! В нетерпенье есть граница,

И тогда берут Вольтера – или бомбу и топор.

Мы бледнели от позора – так пускай не слишком скоро,

Ведь у нас разгар террора, – но придет ли Термидор?

…Пал Дантон и Робеспьера поразил же Термидор!

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

О пророк, не просто птица! Есть ли ныне заграница,

Где свободный об искусстве не опасен разговор?

Если есть, то добегу ли я в тот край, не встретив пули?

В Нидерландах ли, в Перу ли я решил бы старый спор -

Романтизма с реализмом до сих пор не кончен спор!

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

"Никогда!" – сказала птица… За морями заграница…

…Ту вломились два солдата, сонный дворник и майор…

Перед ними я не шаркнул, одному в лицо лишь харкнул -

Но зато как просто гаркнул черный ворон: Nevermore!

И вожу, вожу я тачку, повторяя: Nevermore…

Не подняться… Nevermore!

Павел Лыжин 1952

Как-то полночью ненастной я над книгой старых дней,

Книгой странной и неясной утомленно забывался,

Головой слегка качая, сонной головой моей.

Вдруг, безмолвье нарушая, стук, невнятный стук раздался.

"Это гость, – сказал я тихо, – у порога моего,

Гость, и больше ничего".

Был декабрь, еще поныне помню это. На полу

Тени дров, истлев в камине, будто призраки дрожали.

Ждал рассвета я понуро, погруженный в полумглу.

Ждал я ту, что "там" Ленорой сонмы ангелов прозвали,

Но не властью книги мудрой возвратить любви года…

Всё исчезло навсегда.

Штор пурпурных сонный лепет наводил лишь грусть и жуть:

Непостижный темный лепет, мне неведомый доселе;

И, пытаясь сердца муку успокоить как-нибудь,

Повторял я через силы, повторял я еле-еле:

"Это, видно, гость стучится у порога моего,

Гость, и больше ничего".

Ожидать не в силах доле, холодея и дрожа,

Я собрал остатки воли, молвя тихо: "Извините,

Умоляю, извините, господин иль госпожа:

Я дремал и еле слышал, как тихонько вы стучите".

Дверь открыл я и застыл я у порога моего:

Тьма, и больше ничего.

Полн тревоги и сомнений, полн неизречимых дум,

Будто в царстве сновидений, ночи я ловил дыханье -

То, чего постичь не смеет жалкий человечий ум.

Тихим шепотом "Ленора!" я, дрожа, прервал молчанье.

Мне ответом был: "Ленора!" – отзвук зова моего,

Эхо – больше ничего.

Я к камину возвратился. Снова вспыхнула душа.

Стук яснее повторился. "Эту тайну я открою;

За окном там кто-то бродит, – думал я, едва дыша, -

Лишь бы сердце тише билось… Эту тайну я открою;

За окном иль у порога, у порога моего

Ветер – больше ничего".

Я окно открыл широко, старой ставней загремел,

И ко мне в мгновенье ока (что за ужас! что за диво!)

Ворон, ворон дней минувших неожиданно влетел,

С миной лорда или лэди. Без поклона, неучтиво

Он вспорхнул на бюст Паллады (ясно видел я его),

Сел – и больше ничего.

И с улыбкою печальной перед черной птицей той:

"Ты не трус, о гость фатальный! О облезлое созданье!

Не из царства ли Плутона залетел ты? – Так открой

Мне теперь, о призрак-ворон, благородное прозванье,

Что ты носишь в царстве Ночи", – я шепнул, потупя взор.

Карнкул ворон: "Nevermore!"

Хоть в ответе птицы вещей смысла я не разгадал,

Но эмблемою зловещей был смущен и озадачен;

Кто из смертных – о, скажите – наяву хоть раз слыхал,

Как на бюсте каркал ворон – черен, и угрюм, и мрачен?

Столь гнетущий призрак птичий кто видал до этих пор

С жуткой кличкой "Nevermore"?

Лишь одно, одно лишь слово ворон с бюста прокричал

И замолк угрюмо снова, дух смутив тоскою странной.

Он сидел, пером не дрогнув, неподвижно и молчал.

Я шепнул: "Друзья, надежды – отлетели. Гость незванный

Отлетит, быть может, завтра вслед за ними навсегда".

Каркнул ворон: "Никогда!"

Вздрогнул я: "Иль это чары полуночи роковой?

Видимо, хозяин старый сей залетной черной птицы,

Сам гонимый темным Роком, сам снедаемый тоской,

Научил ее рефрену! Всё лишь гиль и небылицы!

И рефрен тот – лишь безумный, скучный, похоронный вздор:

"Никогда" иль "Nevermore".

С бархатной подушкой алой кресло к бюсту у дверей,

Бледный, до смерти усталый, пододвинул я украдкой,

Размышляя перед дряхлой, тощей, лысой птицей сей

С темным языком авгура. Иль под вещею загадкой

Горе новое таится, скрыта новая беда? -

"Nevermore" иль "Никогда".

Так сидел я, размышляя в полуночной тишине,

Уж вопросом не пытая старой птицы той, чьи очи

Ярким пламенем зарделись, прожигая душу мне.

Тихо гладя бархат алый, я другие вспомнил ночи…

Но Она подушки этой, как в минувшие года,

Не коснется никогда!

А потом так дивно было: воздух будто задрожал,

Словно ангелы кадила чуть звенящие качали

И курили фимиамы. Я к душе своей воззвал:

"О, вдыхай тимьян небесный! Позабудь юдоль печали

И утраченной Леноры неземной, лучистый взор!"

Каркнул ворон: "Nevermore!"

Полный вновь своей утраты, вскрикнул я: "Ответь, пророк,