Притчи. Стихи. Рассказы 1-15 - Никита Белугин

темень, где в кустах было шуршанье, как от борьбы. Сейчас я это описываю довольно степенно, а тогда всё происходило как-будто кадрами, — один неожиданный кадр сменялся ещё более неожиданным, одна невозможная мысль сменялась на ещё более невозможную. Я своими полупьяными непроснувшимися мозгами понял, что Никита насилует Катю. Катя была не совсем из замухрыжек, хотя и дружила с Олей; она была довольно симпатична, но всё же красота её была серенькая. И очевидно невменяемый Никита решил, что «на безрыбье и рак рыба». Оля же до того боялась его, что, как я узнал позже, она не только не решилась вступиться за подругу, а даже и хоть как-то выдать своё присутствие. То что это было насилие, а не взаимное «счастие», заключить было не сложно не по одним звукам борьбы, а в принципе по всем прошедшим годам наблюдения за этими двумя, — не знаю как это доступней объяснить, ну вообщем двое эти совершенно не могли сойтись в эту ночь.

Я очень хорошо понимал Олю, ведь я остановился как столб, понимая, что если выдам себя, не то что заявлю о себе, попытавшись вступиться, ввязаться в борьбу, то у меня и сейчас и потом будут очень неприятные проблемы и последствия. Я не смотрел на Олю, но понимал, что она на меня смотрит, смотрит как на последнюю соломинку утопающему, — конечно она понимала, что я в два раза слабее Никиты.

Я не верю в судьбу и не верю в Бога, — иначе, если бы он был, то допустил бы такое? — но видимо судьба какая-никакая всё же существует… Когда я ещё засыпал вечером на заднем диване в машине, то, засыпая, от нечего делать и от мучений отравления алкоголем, нащупал под передним пассажирским сидением что-то металлическое, — мне это было приятно, железяка была холодная и немного остужала мою горячую руку. Эта железяка был очевидно гаечный большой ключ для колёс, «мантировка». Я стоял как террорист-смертник перед мыслью о ней. Но медлить было нельзя, поэтому я решил побежать за ней и по дороге, за эти пол минуты, решиться или не решиться. «Но что же я буду делать ей?» — задавал я себе вопрос, — «Если ударю, то у меня будут проблемы в десять раз больше, чем если я полезу с ним драться.» Что бы надо мной не смеялись, скажу честно, что решения я в сущности так и не принял, а только как бы откладывал его: сначала по пути до машины, затем в процессе изъятия ключа из-под сидения, затем на обратном пути, затем уже стоя напротив этой туши по имени Никита, лежащей на беспомощной своей жертве, которая пытается двигаться под ним. Я понял только одно, что если я просто ударю, даже вырублю его, это будет для меня в сто раз страшнее, чем если я убью его. И я первым ударом прицелился ему в затылок и огорошил. Я не помню осел ли он, потерял ли он сознание, у меня это стёрлось из памяти. Я помню, что я снова и снова целился ему в голову и мои удары достигали цели. Помню как в один момент Оля, дрожавшая и переживавшая за свою подругу, один раз приблизилась ко мне, что бы остановить уже меня от изуверства. А я бил ещё и ещё, я видел кровь на его русых короткостриженных волосах, но мне всё казалось, что он не то что умер, а даже и сознания не потерял и сейчас восстанет на меня и придавит как клопа.

5

Никита вообще-то был первый фаворит Гульнары у нас в группе и кто знает, может быть если бы она не уехала, а осталась, то может быть он и согрешил бы с ней по обоюдному согласию, — ей очевидно нравился такой тип парней, ведь её парень наподобие, здоровый детина, правда человек он другого типа, черноволосый, с заросшими чёрными волосами руками, и наверно и вся грудь его так же похожа на грудь животного, а не человека; здоровый он был в силу возраста, ну и хорошего питания… И он был тоже русский.

Теперь что касается меня: стоит ли описывать всё что было после? — то есть сразу после. Странный вопрос между прочим возник: а что было бы менее трагично для насилуемой Кати, само изнасилование или тот ужас который она испытала, выбираясь из под мёртвого с окровавленной пробитой башкой Никиты? Разумеется она не сразу поняла что он мёртв, когда выбиралась из-под его туши. Но дело было ясно почти сразу.

Они вместе с Олей убежали подальше, Оля, как могла утешала Катю, а я остался у поверженного зверя. Немного времени спустя стали подходить разбуженные одногруппники, послышалась брань, — не в мой адрес, а просто от шока, от того, что ребята хоть и мОлодцы, но всё же зелёные и ранимые. Начинало еле-еле рассветать. Послышались рассуждения на тему того, что меня надо спрятать… Опять же, я не описываю как всё «степенно», а описываю лишь то, что мне запомнилось, и что было для меня в первую очередь важно. Слышались даже рассуждения о похоронах трупа. Никита хоть был и гораздо больший друг во всех отношениях ребятам, чем я, но девочки видимо довольно доступно объяснили весь мой мотив и мотив Никиты, поэтому они, может быть неожиданно для себя, приняли мою сторону всё-таки и возненавидели, на сколько хватало праведного гнева, Никиту.

Мне кажется, я мог бы вечно так сидеть и смотреть на его труп, молча, и слушать что обо мне и о нём говорят. Но нужно было очнуться от этого транса и я вставил своё слово.

— Не надо никого прятать, ни меня, ни его. Вызывайте полицию.

Ребята стали спорить и не то что сами ни в какую не хотели «вызывать ментов», а и девочкам запретили это делать, а те из страха не перечили им. Тогда я встал с колен, на которых сидел, как на пуфике, и отправился в машину, в которой спал, — я оставил в ней свой телефон с поставленным на шесть утра будильником.

— Убийство возле трассы ****, в сторону ****. — сказал я женщине в экстренной службе.

— Представьтесь пожалуйста. — ответила она. Я сказал все свои данные.

* * *

Странно, хоть все и считали меня правым и чуть ли ни героем, но я заметил изменения во всех