Сергей Есенин - Я обманывать себя не стану…

«Несказанное, синее, нежное…»

Несказанное, синее, нежное…Тих мой край после бурь, после гроз,И душа моя — поле безбрежное —Дышит запахом меда и роз.

Я утих. Годы сделали дело,Но того, что прошло, не кляну.Словно тройка коней оголтелаяПрокатилась во всю страну.

Напылили кругом. Накопытили.И пропали под дьявольский свист.А теперь вот в лесной обителиДаже слышно, как падает лист.

Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?Все спокойно впивает грудь.Стой, душа, мы с тобой проехалиЧерез бурный положенный путь.

Разберемся во всем, что видели,Что случилось, что сталось в стране,И простим, где нас горько обиделиПо чужой и по нашей вине.

Принимаю, что было и не было,Только жаль на тридцатом году —Слишком мало я в юности требовал,Забываясь в кабацком чаду.

Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,Так же гнется, как в поле трава…Эх ты, молодость, буйная молодость,Золотая сорвиголова!

Песня

Есть одна хорошая песня у соловушки —Песня панихидная по моей головушке.

Цвела — забубённая, росла — ножевая,А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.Промотал я молодость без поры, без времени.

Как случилось-сталось, сам не понимаю.Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю.

Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую.В темноте мне кажется — обнимаю милую.

За окном гармоника и сиянье месяца.Только знаю — милая никогда не встретится.

Эх, любовь-калинушка, кровь — заря вишневая,Как гитара старая и как песня новая.

С теми же улыбками, радостью и муками,Что певалось дедами, то поется внуками.

Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха —Все равно любимая отцветет черемухой.

Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?В молодости нравился, а теперь оставили.

Потому хорошая песня у соловушки,Песня панихидная по моей головушке.

Цвела — забубённая, была — ножевая,А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

«Ну, целуй меня, целуй…»

Ну, целуй меня, целуй,Хоть до крови, хоть до боли.Не в ладу с холодной волейКипяток сердечных струй.

Опрокинутая кружкаСредь веселых не для нас.Понимай, моя подружка,На земле живут лишь раз!

Оглядись спокойным взором,Посмотри: во мгле сыройМесяц, словно желтый ворон,Кружит, вьется над землей.

Ну, целуй же! Так хочу я.Песню тлен пропел и мне.Видно, смерть мою почуялТот, кто вьется в вышине.

Увядающая сила!Умирать — так умирать!До кончины губы милойЯ хотел бы целовать.

Чтоб все время в синих дремах,Не стыдясь и не тая,В нежном шелесте черемухРаздавалось: «Я твоя».

И чтоб свет над полной кружкойЛегкой пеной не погас —Пей и пой, моя подружка:На земле живут лишь раз!

«Вижу сон. Дорога черная…»

Вижу сон. Дорога черная.Белый конь. Стопа упорная.И на этом на конеЕдет милая ко мне.Едет, едет милая,Только не любимая.

Эх, береза русская!Путь-дорога узкая.Эту милую, как сон,Лишь для той, в кого влюблен,Удержи ты ветками,Как руками меткими.

Светит месяц. Синь и сонь.Хорошо копытит конь.Свет такой таинственный,Словно для единственной —Той, в которой тот же светИ которой в мире нет.

Хулиган я, хулиган.От стихов дурак и пьян.Но и все ж за эту прыть,Чтобы сердцем не остыть,За березовую РусьС нелюбимой помирюсь.

«Каждый труд благослови, удача!..»

Каждый труд благослови, удача!Рыбаку — чтоб с рыбой невода,Пахарю — чтоб плуг его и клячаДоставали хлеба на года.

Воду пьют из кружек и стаканов,Из кувшинок также можно пить—Там, где омут розовых тумановНе устанет берег золотить.

Хорошо лежать в траве зеленойИ, впиваясь в призрачную гладь,Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,На себе, уставшем, вспоминать

Коростели свищут… коростели.Потому так и светлы всегдаТе, что в жизни сердцем опростелиПод веселой ношею труда.

Только я забыл, что я крестьянин,И теперь рассказываю сам,Соглядатай праздный, я ль не траненДорогим мне пашням и лесам.

Словно жаль кому-то и кого-то,Словно кто-то к родине отвык,И с того, поднявшись над болотом,В душу плачут чибис и кулик.

«Видно, так заведено навеки…»

Видно, так заведено навеки —К тридцати годам перебесясь,Все сильней, прожженные калеки,С жизнью мы удерживаем связь.

Милая, мне скоро стукнет тридцать,И земля милей мне с каждым днем.Оттого и сердцу стало сниться,Что горю я розовым огнем.

Коль гореть, так уж гореть сгорая,И недаром в липовую цветьВынул я кольцо у попугая —Знак того, что вместе нам сгореть.

То кольцо надела мне цыганка.Сняв с руки, я дал его тебе,И теперь, когда грустит шарманка,Не могу не думать, не робеть.

В голове болотный бродит омут,И на сердце изморозь и мгла:Может быть, кому-нибудь другомуТы его со смехом отдала?

Может быть, целуясь до рассвета,Он тебя расспрашивает сам,Как смешного, глупого поэтаПривела ты к чувственным стихам.

Ну и что ж! Пройдет и эта рана.Только горько видеть жизни край.В первый раз такого хулиганаОбманул проклятый попугай.

«Я иду долиной. На затылке кепи…»

Я иду долиной. На затылке кепи,В лайковой перчатке смуглая рука.Далеко сияют розовые степи,Широко синеет тихая река.

Я — беспечный парень. Ничего не надо.Только б слушать песни — сердцем подпевать,Только бы струилась легкая прохлада,Только б не сгибалась молодая стать.

Выйду за дорогу, выйду под откосы —Сколько там нарядных мужиков и баб!Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы.«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?

На земле милее. Полно плавать в небо.Как ты любишь долы, так бы труд любил.Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?Размахнись косою, покажи свой пыл».

Ах, перо — не грабли, ах, коса — не ручка,—Но косой выводят строчки хоть куда.Под весенним солнцем, под весенней тучкойИх читают люди всякие года.

К черту я снимаю свой костюм английский.Что же, дайте косу, я вам покажу —Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,Памятью деревни я ль не дорожу?

Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки.Хорошо косою в утренний туманВыводить по долам травяные строчки,Чтобы их читали лошадь и баран.

В этих строчках — песня, в этих строчках — слово.Потому и рад я в думах ни о ком,Что читать их может каждая корова,Отдавая плату теплым молоком.

«Спит ковыль. Равнина дорогая…»