Неземля - Мария Семеновна Галина

class="v">Так славься, о, жена,

Сошедшая с ума!

Летит ее душа

По звездам напролом...

Соседи дверь крушат

Мясницким топором...

Соседки за стеной

Ползут под образа —

Им пламень неземной

Сквозь щели ест глаза.

Ужасны их черты,

Распялены их рты...

Но неприступно ты

Взираешь с высоты,

Среди комет, планет,

И парой ветхих крыл

Тебе все машет вслед

Пророк Изекиил...

"...сносит крохотную станцию ..."  

...сносит крохотную станцию торгующую жареными семечками что там не домик станционного смотрителя? — мигнешь и нет его да водокачка придорожная да за бугром глядишь уже Америка а дальше тьма и слово некому как веселились там на отдыхе как виноград горстями лопали в волне вниз головою прятались глядишь проехали Австралию такие персики шершавые ну совершенно абрикосовые жаль муравьи туда дежурили у касс и занимали очередь под розовой стеной облупленной кассирше торопиться некуда сначала на базар за синенькими потом в Большой потом на выставку нет-нет под жестяной магнолией и минералки но холодненькой еще не все пути завязаны куда б заночевать запамятовала нигде сортира не доищешься да я недалеко от берега нет Антарктида мне без надобности не плачь еще не все потеряно потом припомним горько выдохнувши что от медуз отбою не было и что вода была холодная

"Белый куст к земле пригибает сырую кисть..."  

Белый куст к земле пригибает сырую кисть,

и лиловый сумрак обгрызает поля с боков,

и когда растворяется многоточие облаков —

нет таких городов, где бы можно было спастись.

Нет таких трудов, что держали бы над землей,

над второй зарей — лиловой и золотой,

а когда за обрывом станет виден конец пути,

нет такой тропинки, чтобы можно было сойти.

Можешь плакать, как хочешь, — никто тебя не упрекнет,

потому что воздух на закате похож на мед,

потому что сыростью пахнет в ночном саду,

говори что хочешь — я туда не пойду.

Там висит над бледной матиолой и табаком

неподвижный призрак с опущенным хоботком.

До того все пугает, до того за собой манит —

даже мрак распада притягивает, как магнит.

Эти мягкие тени, что движутся меж теней,

и в листве свеченье нерукотворных огней.

Говори что хочешь — я-то знаю, кто там сидит,

не отводит глаз, даже если и не глядит,

что там дышит ночью, что плещется на пруду,

что бесстыдно прикинулось яблонею в саду.

Ах, и в домах то же самое — чахлые огоньки,

словно на грядках, где празднуют матиола и табаки,

где, распластавши крылья, молча к стеклу приник

пестрой дневной психеи бледный мучной двойник.

ПРОТОКОЛЫ МУДРЕЦОВ  

Говорил рабби Зеев, — Я радуюсь оттого,

Что не в силах я разглядеть и постичь Его,

Ибо кто бы вынес этот слепящий свет,

Эти бездны бездн,

Пламень Его и лед,

Ибо самый праведный цадик сойдет с ума,

Увидав серафимов пылающие дома!

— Оттого-то столько меж нами и Б-гом сфер, —

Так продолжил из Бердичева рабби Бер, —

Чтобы мы, отринув эту дольнюю тьму,

Постепенно, не сразу приближаться могли к Нему,

Возносились, отрешившись от плотских оков,

За покровом покров

Проницая границы миров...

— Что гадать впустую, — заметил абид Муса, —

Все давно записано на небесах...

Где для верных — свет, для неверных — мрак

И огонь Геенны; да будет так!

Мир таков, каким он Аллахом дан,

И на что нам Тора, ежели есть Коран!

— Тьфу ты! — сказал цадик Зуся. — Где твоя голова?

Или дома забыл, что такие сказал слова?

Или для вас невежество и не грех?

Тора, я извиняюсь, одна на всех,

Что ты, Муса, смущаешь людям умы,

Все пошли от Адама, что вы, что мы:

Измаил, сынок Авраама, ушел в бега,

Со своей мамашей — отсюда и вся пурга.

— Да уж, — вздохнул Муса, — он по всем мирам

Наплодил потомство, пращур наш Авраам...

И молвил абид ибн-Батта, — Знающему смешно

Слушать ваш спор, все религии суть — одно!

Суть лишь покровы меж смертными и Творцом,

Ибо никто не в силах обернуться к Нему лицом!

— Цадики, — молвил Зуся, — таки он прав.

У иноверцев нет, извиняюсь, прав...

Господин полицмейстер вам скажет, что на Руси

Все едино — вы суфий или хасид...

И сказал мухтиб Ибн-Хатбал, —

Говорил мне отец, что ему отец рассказал,

А ему сказал Абдаллах,

Что румяные розы вьются во всех мирах,

И поют соловьи в садах,

И восходит в небе луна,

И возлюбленная, совершенной красой полна,

Ждет меня в беседке и чашу держит вина,

И сама она как вино...

— Да, — сказал рабби Шломо, — поэта поэт

Даже без перевода поймет.

Вот буквально вчера, наблюдая сквозь мрак

Резеду и душистый табак,

Я мадам Козибродскую встретил в саду

И с тех пор пребываю в бреду.

Этих дивных сфирот ослепляющий пыл!

Эта грация серны младой!

Говорят, Козибродский на речку ходил

Обливаться холодной водой...

Опаляет, сжигает такая краса...

Козибродский зачах и