Николай Тихонов - Полдень в пути

ЖЕНЩИНЫ КУРУША

Где Шахдаг пленяет душу,Я привстал на стременах:Ходят женщины КурушаВ ватных стеганых штанах,В синем бархате жилеток,В самотканом полотне,И лежат у них монетыНа груди и на спине.С чубуком стоят картинноУ оград и у ворот,И мужской у них ботинокЖенской обувью слывет.

Их бровей надменны дуги,Хмурой стали их рука,И за ними, словно слуги,Бродят стаей облака.Гость иной, поднявши брови,Их усмешкой поражен,Скажет: нету жен суровейБогатырских этих жен.

Нет, предобрые созданьяВ ватных стеганых штанахУкрашают мирозданьеТам, где высится Шахдаг.Тараторят понемножку,Носят воду над скалой,Из кунацкой за окошкоОблака метут метлой.

И они ж — под стать лавинам,В пропасть рвущимся коням,И страстям — неполовинным,Нам не снившимся страстям!

«Он — альпинист и умирал в постели…»

Марку Аронсону

Он — альпинист и умирал в постели,Шла тень горы у бреда на краю,Зачем его не сбросили метелиВысот Хан-Тенгри в каменном бою,

Чтоб прозелень последнего мгновеньяНе заволок болезни дым,Чтоб всей его любви нагроможденье.Лавиной вспыхнув, встало перед ним.

Прости, что я о смерти говорюТебе, чье имя полно жизни нежной,Но он любил жестокую зарюВстречать в горах, осыпан пылью снежной.

Я сам шагал по вздыбленному снегуВ тот чудный мир, не знавший берегов,Где ястреба как бы прибиты к небуНад чашами искрящихся лугов.

Мы знали с ним прохладу сванских башен,Обрывы льда над грохотом реки,О, если б он…                         Такой конец не страшен,Так в снежном море тонут моряки.

И если б так судьба не посмеялась,Мы б положили мертвого егоЛицом к горе, чтоб тень горы касаласьДвиженьем легким друга моего,

И падала на сердце неживое,И замыкала синие уста,Чтоб над его усталой головоюВечерним сном сияла высота.

ГОРЕЦ

Сказал, взглянув неукротимо:«Ты нашим братом хочешь быть,Ты должен кровью побратимаСвое желание скрепить».

И кровью гор морозно-синейКипел ручей, высок и прям.«Ты, горец, прав! Клинок я выну —Я буду верный брат горам!

Пускай на рану льет отвесноПростая горная струя,Пускай сольется с кровью трезвойКровь опьяненная моя».

«Давайте бросим пеший быт…»

Давайте бросим пеший быт,Пусть быт копытами звенит.И, как на утре наших дней,Давайте сядем на коней.

И для начала мы лугамиПройдем широкими кругами,Огладив шею скакуна,Проверив, крепки ль стремена,Взмахнем камчой над конским глазом —В полет скакун сорвется разом.

И ну чесать то вверх, то вниз —Взлетать с разбега на карниз,В ручей с карниза, пену взмылив,А в травах что-то вроде крыльевЛетит зеленою парчойПод обалдевшей алычой.В камнях, над гривой не дыша,Прошепчешь: «Ну, прощай, душа!» —И — нет камней, лишь плеск в ушах,Как птичьи плески в камышах.

А ты забыл, что хмур и сед,И что тебе не двадцать лет,Что ты писал когда-то книги,Что были годы, как вериги,Заботы, женщины, дела,—Ты помнишь только удила,Коня намыленного бок,И комья глины из-под ног,И снежных высей бахромуНавстречу лёту твоему…

«Я хочу, чтоб в это лето…»

Я хочу, чтоб в это лето,В лето, полное угроз,Синь военного беретаНе коснулась ваших кос.

Чтоб зеленой куртки пламяНе одело б ваших плеч,Чтобы друг ваш перед вамиНе посмел бы мертвым лечь

РИСУНОК

Как будто с лодки уронив весло,Гляжу в поток, каким его несло.В томительной, как сердце, быстринеГорит лицо, смеющееся мне.Струящиеся крылья легких рук —Лилейной жизни влажный полукруг.Я позабыл и лодку и весло,Наивное я вспомнил ремесло,И, как дикарь, приснившийся потокЯ начертил рисунком этих строк.

НОЧЬ

Спит городок.Спокойно, как сурок.И дождь сейчас уснет,На крышах бронзовея;Спит лодок белый флотИ мертвый лев Тезея,Спит глобус-великан,Услада ротозея,Спят мыши в глобусе,Почтовый синий ящик,Места в автобусеИ старых лип образчик,—Все спит в оцепенении одном,И даже вы — меняя сон за сном.А я зато в каком-то чудном гулеУ темных снов стою на караулеИ слушаю: какая в мире тишь.…Вторую ночь уже горит Париж!

«Проходят буря, и чума…»

Проходят буря, и чума,И дождь, и даже ночь сама,И снова утро настает.Мой добрый друг, не все пройдет.

Деревья, что цвели при нас,—Они остались про запас.В другой иль в этой стороне —Они остались вам и мне.

«Каких рассказов вас потешить…»

Каких рассказов вас потешитьТакой бродяжьей пестротой,Такой веселостью нездешней,Такой нелепой прямотой,Чтоб вы могли уже в постели,Упав лицом в подушек снег,Одна зеленой их метелиЛегко смеяться в полусне…

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД

Уже отлязгал паровоз,Уж дребезжал трамвай урочный,Но все струился дым волос —Тех, золотых, — над смуглой ночью.Но в электрической росеВ стекле деревья плыли снова,И профиль девушки виселУндиной города родного.

ПИСЬМО

Писал письмо большоеО жизни о прибрежной,Писал письмо с душою,Местами даже нежно.

Романтике внимая,В бутыль вложил письмо я,Чтобы волна немаяЕго несла бы, моя.

Плеснул воде посуду,Сквозь пены венчик мылкийДивлюсь морскому чуду —Все в двух шагах бутылка.

И мне сказала чайка,Взлетая словно белка,Что для письма такогоВсе это море — мелко!

«На водяных полянах…»

На водяных полянахПокой белей струны,На спящих гидропланахЛежит рука луны.

Ты на воду подуй-ка,На струйку на одну —Луна черпнет ту струйку,Ту струйку, как струну.

В очарованье странномСтруны той молодойТы станешь гидропланом,Луною и водой…

А что-то чуда вродеСвой дивный множит рост,И тень твоя уходитКуда-то в море звезд!

«Где-то в душном Камеруне…»

Где-то в душном КамерунеЕсть съедобная земля,Сохнут там колосья втуне,Там заброшены поля.

Там прекрасной синей глинойНабивают люди ротИ, запив водой невинной,Водят голый хоровод.

Но моя земля не хуже,Чем не лакомый кусок:Море синее на ужин,Сосны, вереск и песок.

И не в смысле переносномПутник жадно норовитУплетать холмы и сосны,Больно вкусен этот вид!

Запивать струею чистой,Ковш подняв над головой,Чуть соленой, чуть шерстистой,Темной влагой стиховой!

«На улице, как на поляне…»