Федор Тютчев - 100 стихотворений о любви

Любовь

Мир    опять        цветами оброс,у мира    весенний вид.И вновь    встает        нерешенный вопрос –о женщинах    и о любви.Мы любим парад,        нарядную песню.Говорим красиво,        выходя на митинг.На часто    под этим        покрытой плесенью,старенький-старенький бытик.Поет на собранье:    «Вперед, товарищи…»А дома,    забыв об арии сольной,орет на жену,    что щи не в навареи что    огурцы        плоховато просолены.Живет с другой –    киоск в ширину,бельем –    шантанная дива.Но тонким чулком    попрекает жену:– Компрометируешь    пред коллективом. –То лезут к любой,    была бы с ногами.Пять баб    переменит        в течение суток.У нас, мол,    свобода,        а не моногамия.Долой мещанство    и предрассудок!С цветка на цветок    молодым стрекозломпорхает,    летает        и мечется.Одно ему    в мире        кажется злом –это    алиментщица.Он рад умереть,экономя треть,три года    судиться рад:и я, мол, не я,и она не моя,и я вообще    кастрат.А любят,    так будь        монашенкой верной –тиранит    ревностью        всякий пустяки мерит    любовь        на калибр револьверный,неверной    в затылок        пулю пустя.Четвертый –    герой десятка сражений,а так,    что любо-дорого,бежит    в перепуге        от туфли жениной,простой туфли Мосторга.А другой    стрелу любви        иначе метит,путает –    ребенок этакий –уловленье    любимой        в романтические сетис повышеньем    подчиненной по тарифной сетке.По женской линиитоже вам не райские скинии.Простенького паренькаподцепила    барынька.Он работать,    а ее        не удержать никак –бегает за клешем    каждого бульварника.Что ж,    сиди        и в плаче            Нилом нилься.Ишь! –    Жених!– Для кого ж я, милые, женился?Для себя –    или для них? –У родителей    и дети этакого сорта:– Что родители?    И мы        не хуже, мол! –Занимаются    любовью в виде спорта,не успев    вписаться в комсомол.И дальше,    к деревне,        быт без движеньица –живут, как и раньше,    из года в год.Вот так же    замуж выходят        и женятся,как покупают    рабочий скот.Если будет    длиться так        за годом годик,то,    скажу вам прямо,не сумеет    разобрать        и брачный кодекс,где отец и дочь,    который сын и мама.Я не за семью.    В огне        и дыме синемвыгори    и этого старья кусок,где шипели    матери-гусынии детей    стерег        отец-гусак!Нет.    Но мы живем коммуной        плотно,в общежитиях грязнеет кожа тел.Надо    голос        подымать за чистоплотностьотношений наших    и любовных дел.Не отвиливай –    мол, я не венчан.Нас    не поп скрепляет тарабарящий.Надо    обвязать        и жизнь мужчин и женщинсловом,    нас объединяющим:        «Товарищи».

Письмо Татьяне Яковлевой

В поцелуе рук ли,    губ ли,в дрожи тела,    близких мне,красный    цвет        моих республиктоже    должен        пламенеть.Я не люблю    парижскую любовь:любую самочку    шелками разукрасьте,потягиваясь, задремлю,    сказав –        тубо –собакам    озверевшей страсти.Ты одна мне    ростом вровень,стань же рядом    с бровью брови,дай    про этот        важный вечеррассказать    по-человечьи.Пять часов,    и с этих порстих    людей        дремучий бор,вымер    город заселенный,слышу лишь    свисточный спорпоездов до Барселоны.В черном небе    молний поступь,гром    ругней        в небесной драме, –не гроза,    а это        просторевность двигает горами.Глупых слов    не верь сырью,не пугайся    этой тряски, –я взнуздаю,    я смирючувства    отпрысков дворянских.Страсти корь    сойдет коростой,но радость    неиссыхаемая,буду долго,    буду просторазговаривать стихами я.Ревность,    жены,        слезы…            ну их! –вспухнут веки,    впору Вию.Я не сам,    а я        ревнуюза Советскую Россию.Видел    на плечах заплаты,их    чахотка        лижет вздохом.Что же,    мы не виноваты –ста мильонам    было плохо.Мы    теперь        к таким нежны –спортом    выпрямишь не многих, –вы и нам    в Москве нужны,не хватает    длинноногих.Не тебе,    в снега        и в тифшедшей    этими ногами,здесь    на ласки        выдать ихв ужины    с нефтяниками.Ты не думай,    щурясь простоиз-под выпрямленных дуг.Иди сюда,    иди на перекрестокмоих больших    и неуклюжих рук.Не хочешь?    Оставайся и зимуй,и это    оскорбление        на общий счет нанижем.Я все равно    тебя        когда-нибудь возьму –одну    или вдвоем с Парижем.

Сергей Есенин

(21 сентября [3 октября] 1895, село Константиново, Рязанская губерния – 28 декабря 1925, Ленинград)

В 1921 году Есенин познакомился с американской балериной Айседорой Дункан, а уже в мае 1922 года Дункан и Есенин зарегистрировали брак и уехали из России. Но там Сергей из великого поэта стал просто мужем Дункан, отчего злился… Как-то Айседора отправилась на гастроли в Крым и ждала там Сергея. Но вместо него пришла телеграмма: «Я люблю другую, женат, счастлив. Есенин». Другой стала Галина Бениславская, которая и отправила эту телеграмму. Она оторвала Есенина от всех, помогала, чем могла, и все ждала, когда же он увидит в ней не только друга… Так и не дождалась. Сергей женился на Сонечке Толстой.

«Дорогая, сядем рядом…»

Дорогая, сядем рядом,Поглядим в глаза друг другу,Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.

Это золото осеннее,Эта прядь волос белесых –Все явилось, как спасеньеБеспокойного повесы.

Я давно мой край оставил,Где цветут луга и чащи.В городской и горькой славеЯ хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глушеВспоминало сад и лето,Где под музыку лягушекЯ растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень…Клен и липы в окна комнат,Ветки лапами забросив,Ищут тех, которых помнят.

Их давно уж нет на свете.Месяц на простом погостеНа крестах лучами метит,Что и мы придем к ним в гости,

Что и мы, отжив тревоги,Перейдем под эти кущи.Все волнистые дорогиТолько радость льют живущим.

Дорогая, сядь же рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.

Письмо к женщине

Вы помните,Вы все, конечно, помните,Как я стоял,Приблизившись к стене,Взволнованно ходили вы по комнатеИ что-то резкоеВ лицо бросали мне.

Вы говорили:Нам пора расстаться,Что вас измучилаМоя шальная жизнь,Что вам пора за дело приниматься,А мой удел –Катиться дальше, вниз.

Любимая!Меня вы не любили.Не знали вы, что в сонмище людскомЯ был как лошадь, загнанная в мыле,Пришпоренная смелым ездоком.Не знали вы,Что я в сплошном дыму,В развороченном бурей бытеС того и мучаюсь, что не пойму –Куда несет нас рок событий.

Лицом к лицуЛица не увидать.Большое видится на расстояньи.Когда кипит морская гладь –Корабль в плачевном состояньи.

Земля – корабль!Но кто-то вдругЗа новой жизнью, новой славойВ прямую гущу бурь и вьюгЕе направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большойНе падал, не блевал и не ругался?Их мало, с опытной душой,Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,Под дикий шум,Но зрело знающий работу,Спустился в корабельный трюм,Чтоб не смотреть людскую рвоту.Тот трюм был –Русским кабаком.И я склонился над стаканом,Чтоб, не страдая ни о ком,Себя сгубитьВ угаре пьяном.

Любимая!Я мучил вас,У вас была тоскаВ глазах усталых:Что я пред вами напоказСебя растрачивал в скандалах.

Но вы не знали,Что в сплошном дыму,В развороченном бурей бытеС того и мучаюсь,Что не пойму,Куда несет нас рок событий…

Теперь года прошли.Я в возрасте ином.И чувствую и мыслю по-иному.И говорю за праздничным вином:Хвала и слава рулевому!Сегодня яВ ударе нежных чувств.Я вспомнил вашу грустную усталость.И вот теперьЯ сообщить вам мчусь,Каков я был,И что со мною сталось!

Любимая!Сказать приятно мне:Я избежал паденья с кручи.Теперь в Советской сторонеЯ самый яростный попутчик.

Я стал не тем,Кем был тогда.Не мучил бы я вас,Как это было раньше.За знамя вольностиИ светлого трудаГотов идти хоть до Ла-Манша.

Простите мне…Я знаю: вы не та –Живете выС серьезным, умным мужем;Что не нужна вам наша маета,И сам я вамНи капельки не нужен.Живите так,Как вас ведет звезда,Под кущей обновленной сени.С приветствием,Вас помнящий всегдаЗнакомый вашСергей Есенин.

«Видно, так заведено навеки…»