Собрание произведений в 3 томах. Том 1: Стихи - Анри Гиршевич Волохонский

Расправляет хвост летя

Эха длинный минус

Софья Власьевна тук-тук

Хунвэйбин Рисович

В темну клеточку сундук

Григорий Борисович

По истории нулей

Мыслится доступно:

С каждым разом все круглей

А стоять преступно.

367. АЛЕШЕ ИЗ АРАВЫ

Алешенька, я странствую вне дома.

Где? — спросишь ты. Изволь: южней Содома

(Географически) стоит моя нога

Обута кожей в форму сапога

Февраль, жара — вообрази такое

И общество увы как сплошь мужское.

Передо мной в пустынной Араве

Деревья чахлые стоят на голове

Еще зима и прозябают травы

Кой-где сквозь камешки просовывая главы

Уже весна — и свадьбы у жуков

Под колкой тенью мертвых трав пуков

Парит орел и бродит антилопа

Верблюду вслед дырою телескопа

Ночные зрелища иной наводят сон:

Я созерцаю звездный Авиньон

Где полная Луна как пленный папа

И сфинксу-Льву Сатурн как третья лапа,

Юпитер с Диоскуровой ладьи

Склонился вбок не видя впереди

И вынырнул из стройных туч отчасти

Пугнув Стрельца персидским двоевластьем

Венеру, что вот-вот должна взойти

А Марса, знаешь, не могу найти

Ни в небе, ни в дороге, ни на карте

Ни в собственной душе.

А дома буду в марте.

368. ОТВЕТ М. В. РОЗАНОВОЙ НА ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЗАНЯТЬСЯ ЛИТЕРАТУРОЙ

Почему я, Мария Васильевна, нынешних книг не читаю?

Да начать хоть с того что я, Марья Васильевна, крыс

                    не люблю

То ли дело ворона! Ворон с наслажденьем я в небе считаю

Если ж нету ворон, просто в небо смотрю и терплю

Разумеется вставши судьей в знаменитую позу

Или в мантию кутаясь как поседелый павлин

Я бы мог обличить нашу — скажем шерстистую — прозу

За ее плюнуть форму и смысла неправильный блин

И изречь вереща с унизительной этой ступеньки

Что на деготь выменивать хвойное мыло пеньки

Лишь достойно когда во служение, на четвереньки —

Но увы, нелегко мне взлезать на такие пеньки

Нет, о Марья Васильевна! Я далеко не Белинский:

Где мне чавкать в кормушке гражданственных нравов

                         и прав —

Я безнравственный сам, дуб в зенице моей исполинский

Кто ж тут будет пылить из чужих-то опилок набрав?

Оттого мне брезгливо и тронуть провисшее вымя

У старателей истин, к дракону червивой змеей

Пресмыкаемых ввысь, чтоб усвоить рептилии имя,

Спрятав поротый зад под павлиньим нарядом у ей

И смешны разумеется мне идиотские детские басни

Будто автор — пропеллером в самой опоре хребта —

Орошает анютиных грядок народные квасни

В рот набрав содержимое дна из ведра решета

Я к народу — ни-ни, я в народах увы не уверен

Я заметил, что в каждом из них эталон красоты

Это втайне им служащий гладкий ухоженный мерин —

Как читаю «народ», так и вижу родные черты…

Бог Словесности, в Индии знаете, звался Ганеша

С головою слона выступая на мыши верхом

Он судил да рядил и народ его славил — конечно

По причине ушей и хвоста и за хобот с подбитым клыком

Впрочем все это мифы — вранье и махание млинов

Тут и ступку и пест измололи успеть жернова

Скучно мне пресмыкаться меж наших бесцветных павлинов

И, пустая пусть, мне все ж дороже своя голова

Много по миру мнений, а я — ничего не считаю

И довольно и полно мне попусту праздно галдеть:

Потому-то я, Марья Васильевна, нынешних книг не читаю,

Что очками на старости вышло макакам слабеть

369. ТОЙ, КОТОРАЯ НА ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ ПРЕДЛОЖИЛА СОЧИНИТЕЛЮ ПОМОЧИТЬСЯ

На этот раз, о лилия рыданий,

Нырнем во струи низменных преданий,

В балетных мук пластическую скорбь,

А ты через цветы как в перископ

Смотри в фонтан полуночный под утро,

О чем помалкивает «Камасутра»,

Но реченькой из «Книги Перемен»

Тут налицо семейный феномен:

Ужасно ограниченные знанья

Об отношениях полов (названья

Совсем не к делу токов иль желез) —

Причины драмы. Только и всего-с.

Я отметаю как сюжет банальный

Анальный, уретральный и оральный

Истории про мутный лунный цикл

И истерии грязный мотоцикл,

Презрю я механизмы простоваты

Как рыцарь — сутенерские прихваты,

Так с мимикою низом лицевых

И импульс мышц повыше кольцевых.

Послушай, право: жалкий опыт личный,

Невежество и рокот безразличный

Бамбуковой исподней прямоты —

Вот чем больна и чем страдаешь ты.

И милая царица водяная

Плеснув в фиал слепящий и пустой

И в сок и в плод тебе, моя родная,

Кубышку вьет фарфоровой ботвой,

Но горько — мне,

           и дивный образ твой

Потускневает в инее забытий —

Так дворничиха ивовой метлой

Сирает в пыль панельные граффити.

370. ПРОЩАЕМСЯ С ПЕСНЕЙ УЩЕРБНОГО МЕСЯЦА НА ЗАКАТЕ

(На прекращение выпускания листка «Вечерний звон» его издателем, известным Толстым)

Полость синего таза

      полна до самого края

Холодно. Скоро осень.

      Купол — до поднебесья

Гонг: из солнечной ванны

      капли последней гирей

Падает шар свинцовый

      в глухую бутыль колокольни

Среброхарий! Латуннолобый!

      О бронзовомудый!

Златоседалищный, вот и

      ночь. И тебя не