Сергей Есенин - О любви

1.XII.25

* * *

Ты меня не любишь, не жалеешь,Разве я немного не красив?Не смотря в лицо, от страсти млеешь,Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,Я с тобой не нежен и не груб.Расскажи мне, скольких ты ласкала?Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

Знаю я – они прошли, как тени,Не коснувшись твоего огня,Многим ты садилась на колени,А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очиИ ты думаешь о ком-нибудь другом,Я ведь сам люблю тебя не очень,Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,Легкодумна вспыльчивая связь, —Как случайно встретился с тобою,Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогойРаспылять безрадостные дни,Только нецелованных не трогай,Только негоревших не мани.

И когда с другим по переулкуТы пройдешь, болтая про любовь,Может быть, я выйду на прогулку,И с тобою встретимся мы вновь.

Отвернув к другому ближе плечиИ немного наклонившись вниз,Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»Я отвечу: «Добрый вечер, miss».

И ничто души не потревожит,И ничто ее не бросит в дрожь, —Кто любил, уж тот любить не может,Кто сгорел, того не подожжешь.

4.XII.25

* * *

Может, поздно, может, слишком рано,И о чем не думал много лет,Походить я стал на Дон-Жуана,Как заправский ветреный поэт.

Что случилось? Что со мною сталось?Каждый день я у других колен.Каждый день к себе теряю жалость,Не смиряясь с горечью измен.

Я всегда хотел, чтоб сердце меньшеБилось в чувствах нежных и простых,Что ж ищу в очах я этих женщин —Легкодумных, лживых и пустых?

Удержи меня, мое презренье,Я всегда отмечен был тобой.На душе холодное кипеньеИ сирени шелест голубой.

На душе – лимонный свет заката,И все то же слышно сквозь туман, —За свободу в чувствах есть расплата,Принимай же вызов, Дон-Жуан!

И, спокойно вызов принимая,Вижу я, что мне одно и то ж —Чтить метель за синий цветень мая,Звать любовью чувственную дрожь.

Так случилось, так со мною сталось,И с того у многих я колен,Чтобы вечно счастье улыбалось,Не смиряясь с горечью измен.

13.XII.25

* * *

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Синь очей утративший во мгле,Эту жизнь прожил я словно кстати,Заодно с другими на земле.

И с тобой целуюсь по привычке,Потому что многих целовал,И, как будто зажигая спички,Говорю любовные слова.

«Дорогая», «милая», «навеки»,А в душе всегда одно и то ж,Если тронуть страсти в человеке,То, конечно, правды не найдешь.

Оттого душе моей не жесткоНе желать, не требовать огня,Ты, моя ходячая березка,Создана для многих и меня.

Но, всегда ища себе роднуюИ томясь в неласковом плену,Я тебя нисколько не ревную,Я тебя нисколько не кляну.

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Синь очей утративший во мгле,И тебя любил я только кстати,Заодно с другими на земле.

[1925]

Поэмы

Анна Снегина

А. Воронскому

1

«Село, значит, наше – Радово,Дворов, почитай, два ста.Тому, кто его оглядывал,Приятственны наши места.Богаты мы лесом и водью,Есть пастбища, есть поля.И по всему угодьюРассажены тополя.

Мы в важные очень не лезем,Но все же нам счастье дано.Дворы у нас крыты железом,У каждого сад и гумно.У каждого крашены ставни,По праздникам мясо и квас.Недаром когда-то исправникЛюбил погостить у нас.

Оброки платили мы к сроку,Но – грозный судья – старшинаВсегда прибавлял к оброкуПо мере муки и пшена.И чтоб избежать напасти,Излишек нам был без тягот.Раз – власти, на то они власти,А мы лишь простой народ.

Но люди – все грешные души.У многих глаза – что клыки.С соседней деревни КриушиКосились на нас мужики.Житье у них было плохое,Почти вся деревня вскачьПахала одной сохоюНа паре заезженных кляч.

Каких уж тут ждать обилий, —Была бы душа жива.Украдкой они рубилиИз нашего леса дрова.Однажды мы их застали…Они в топоры, мы тож.От звона и скрежета сталиПо телу катилась дрожь.

В скандале убийством пахнет.И в нашу и в их винуВдруг кто-то из них как ахнет! —И сразу убил старшину.На нашей быдластой сходкеМы делу условили ширь.Судили. Забили в колодкиИ десять услали в Сибирь,С тех пор и у нас неуряды.Скатилась со счастья вожжа.Почти что три года крядуУ нас то падеж, то пожар».

Такие печальные вестиВозница мне пел весь путь.Я в радовские предместьяЕхал тогда отдохнуть.

Война мне всю душу изъела.За чей-то чужой интересСтрелял я в мне близкое телоИ грудью на брата лез.Я понял, что я – игрушка,В тылу же купцы да знать,И, твердо простившись с пушками,Решил лишь в стихах воевать.Я бросил мою винтовку,Купил себе «липу»[1], и вотС такою-то подготовкойЯ встретил 17-й год.

Свобода взметнулась неистово.И в розово-смрадном огнеТогда над страною калифствовалКеренский на белом коне.

Война «до конца», «до победы».И ту же сермяжную ратьПрохвосты и дармоедыСгоняли на фронт умирать.Но все же не взял я шпагу…Под грохот и рев мортирДругую явил я отвагу —Был первый в стране дезертир.

Дорога довольно хорошая,Приятная хладная звень.Луна золотою порошеюОсыпала даль деревень.«Ну, вот оно, наше Радово, —Промолвил возница, —Здесь!Недаром я лошади вкладывалЗа норов ее и спесь.Позволь, гражданин, на чаишко.Вам к мельнику надо?Так вон!..Я требую с вас без излишкаЗа дальний такой прогон».

. . . . . . . . . . . . . . .

Даю сороковку.«Мало!»Даю еще двадцать.«Нет!»Такой отвратительный малый.А малому тридцать лет.«Да что ж ты?Имеешь ли душу?За что ты с меня гребешь?»И мне отвечает туша:«Сегодня плохая рожь.Давайте еще незвонкихДесяток иль штучек шесть —Я выпью в шинке самогонкиЗа ваше здоровье и честь…»

И вот я на мельнице…ЕльникОсыпан свечьми светляков.От радости старый мельникНе может сказать двух слов:«Голубчик! Да ты ли?Сергуха!Озяб, чай? Поди продрог?Да ставь ты скорее, старуха,На стол самовар и пирог!»

В апреле прозябнуть трудно,Особенно так в конце.Был вечер задумчиво чудный,Как дружья улыбка в лице.Объятья мельника круты,От них заревет и медведь,Но все же в плохие минутыПриятно друзей иметь.

«Откуда? Надолго ли?»«На год».«Ну, значит, дружище, гуляй!Сим летом грибов и ягодУ нас хоть в Москву отбавляй.И дичи здесь, братец, до черта,Сама так под порох и прет.Подумай ведь только…ЧетвертыйТебя не видали мы год…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Беседа окончена…ЧинноМы выпили весь самовар.По-старому с шубой овчиннойИду я на свой сеновал.Иду я разросшимся садом,Лицо задевает сирень.Так мил моим вспыхнувшим взглядамСостарившийся плетень.Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет,И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»Далекие, милые были.Тот образ во мне не угас…Мы все в эти годы любили,Но мало любили нас.

2

«Ну что же! Вставай, Сергуша!Еще и заря не текла,Старуха за милую душуОладьев тебе напекла.Я сам-то сейчас уедуК помещице Снегиной…ЕйВчера настрелял я к обедуПрекраснейших дупелей».

Привет тебе, жизни денница!Встаю, одеваюсь, иду.Дымком отдает росяницаНа яблонях белых в саду.Я думаю:Как прекраснаЗемляИ на ней человек.И сколько с войной несчастныхУродов теперь и калек!И сколько зарыто в ямах!И сколько зароют еще!И чувствую в скулах упрямыхЖестокую судоргу щек.

Нет, нет!Не пойду навеки.За то, что какая-то мразьБросает солдату-калекеПятак или гривенник в грязь.

«Ну, доброе утро, старуха!Ты что-то немного сдала?»И слышу сквозь кашель глухо:«Дела одолели, дела.У нас здесь теперь неспокойно.Испариной все зацвело.Сплошные мужицкие войны —Дерутся селом на село.Сама я своими ушамиСлыхала от прихожан:То радовцев бьют криушане,То радовцы бьют криушан.А все это, значит, безвластье.Прогнали царя…Так вот…Посыпались все напастиНа наш неразумный народ.Открыли зачем-то остроги,Злодеев пустили лихих.Теперь на большой дорогеПокою не знай от них.Вот тоже, допустим… с Криуши…Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,Они ж, воровские души,Вернулись опять домой.У них там есть Прон Оглоблин,Булдыжник, драчун, грубиян.Он вечно на всех озлоблен,С утра по неделям пьян.И нагло в третьевом годе,Когда объявили войну,При всем честном народеУбил топором старшину.Таких теперь тысячи сталоТворить на свободе гнусь.Пропала Расея, пропала…Погибла кормилица Русь…»

Я вспомнил рассказ возницыИ, взяв свою шляпу и трость,Пошел мужикам поклониться,Как старый знакомый и гость.

Иду голубою дорожкойИ вижу – навстречу мнеНесется мой мельник на дрожкахПо рыхлой еще целине.«Сергуха! За милую душу!Постой, я тебе расскажу!Сейчас! Дай поправить вожжу,Потом и тебя оглоушу.Чего ж ты мне утром ни слова?Я Снегиным так и бряк.Приехал ко мне, мол, веселыйОдин молодой чудак.(Они ко мне очень желанны,Я знаю их десять лет.)А дочь их замужняя АннаСпросила:– Нет тот ли, поэт?– Ну, да, – говорю, – он самый.– Блондин?– Ну, конечно, блондин!– С кудрявыми волосами?– Забавный такой господин!– Когда он приехал?– Недавно.– Ах, мамочка, это он!Ты знаешь,Он был забавноКогда-то в меня влюблен.Был скромный такой мальчишка,А нынче…Поди ж ты…Вот…Писатель…Известная шишка…Без просьбы уж к нам не придет».

И мельник, как будто с победы,Лукаво прищурил глаз:«Ну, ладно! Прощай до обеда.Другое сдержу про запас».

Я шел по дороге в КриушуИ тростью сшибал зеленя.Ничто не пробилось мне в душу,Ничто не смутило меня.Струилися запахи сладко,И в мыслях был пьяный туман…Теперь бы с красивой солдаткойЗавесть хорошо роман.

Но вот и Криуша…Три годаНе зрел я знакомых крыш.Сиреневая погодаСиренью обрызгала тишь.Не слышно собачьего лая,Здесь нечего, видно, стеречь —У каждого хата гнилая,А в хате ухваты да печь.Гляжу, на крыльце у ПронаГорластый мужицкий галдеж.Толкуют о новых законах,О ценах на скот и рожь.«Здорово, друзья!»«Э, охотник!Здорово, здорово!Садись!Послушай-ка ты, беззаботник,Про нашу крестьянскую жисть.Что нового в Питере слышно?С министрами, чай, ведь знаком?Недаром, едрит твою в дышло,Воспитан ты был кулаком.Но все ж мы тебя не порочим.Ты – свойский, мужицкий, наш,Бахвалишься славой не оченьИ сердце свое не продашь.Бывал ты к нам зорким и рьяным,Себя вынимал на испод…Скажи:Отойдут ли крестьянамБез выкупа пашни господ?Кричат нам,Что землю не троньте,Еще не настал, мол, миг.За что же тогда на фронтеМы губим себя и других?»И каждый с улыбкой угрюмойСмотрел мне в лицо и в глаза,А я, отягченный думой,Не мог ничего сказать.Дрожали, качались ступени,Но помнюПод звон головы:«Скажи,Кто такое Ленин?»Я тихо ответил:«Он – вы».

3