Разговор о стихах - Ефим Григорьевич Эткинд

Грибоедова «Горе от ума» или драму Лермонтова «Маскарад». Им написаны и лирические стихотворения самого разного типа. Таковы у Лермонтова «Смерть поэта», «Родина», «Дума». Например, в «Думе» (1838) начало гласит:

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно;

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом…

Здесь перед нами тоже ямб – сначала шестистопный, потом пятистопный, потом опять шестистопный, который сменяется четырёхстопником. Никаких строф и, разумеется, никаких цезур, регулярных внутренних созвучий и пиррихиев. Перепады числа стоп меньшие, чем в басне: там было от двух до шести, здесь от четырёх до шести.

Разностопный ямб возникает, по-видимому, в тех случаях, когда поэту важнее сделать логическое ударение на той или иной строке, выделить её из ряда других, нежели создать гармоническое, волнообразное, музыкально-ритмическое движение строф и строк. В «Думе» важные по смыслу стихи выделены, подчёркнуты именно своей краткостью – такие строки обычно завершают большую, развёрнутую фразу:

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом.

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

И к гробу мы спешим без счастья и без славы,

Глядя насмешливо назад…

Особенно ясно видно, как укороченная строка завершает большую фразу, занимающую несколько строк, в заключении «Думы»:

Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа,

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда.

И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Прежде чем мы спустимся ниже по нашей лестнице, заметим, что обычно стихи без концевых созвучий, то есть безрифменные б е л ы е  с т и х и, сохраняют силлабический ритм, равное число слогов и, значит, стоп. Все остальные ритмические элементы – с 5-й по 10-ю ступень – они, как правило, утрачивают. Приведу пример – наиболее разительный – из стихотворной повести В. А. Жуковского «Маттео Фальконе» (1843). Здесь рассказывается о корсиканском мальчике, который выдал беглеца полицейским и был за это казнён собственным отцом, чьим именем и названа повесть:

Став на колени, мальчик руки поднял

К отцу и завизжал: «Отец, прости

Меня; не убивай меня, отец!» –

«Читай молитву!» Мальчик, задыхаясь,

Пролепетал со страхом: «Отче наш»

И «Богородицу». – «Ты кончил?» – «Нет,

Еще одну я знаю литанею;

Ее мне выучить отец Франческо

Велел…» – «Она длинна, но с Богом!» Дулом

Ружья подперши лоб, он руки сжал

И про себя за сыном повторил

Его молитву. Кончив литанею,

Сын замолчал. «Готов ты?» – «Ах, отец,

Не убивай меня!» – «Готов ты?» – «Ах,

Прости меня, отец!» – «Тебя простит

Всевышний Бог». И выстрел загремел.

От мертвого отворотив глаза,

Пошел назад Маттео. На ногах он

Был тверд; но жизни не было в его

Лице; с подпорой старости своей

И сердце он свое убил. Он шел

За заступом, чтобы могилу вырыть

И тело схоронить…

Ритм метрических ударений выдержан – перед нами пятистопный ямб. Выдержан также силлабический ритм – строки равностопны. Но это и всё. Мы сталкиваемся со стихом, в котором уже нет ни рифм (3-я ступень), ни каталектики – чередования мужских и женских окончаний (2-я ступень), ни концевых пауз (5-я ступень) – фразы перебрасываются из строки в строку, ломая стих:

…мальчик руки поднял

К отцу…

                                 …Дулом

Ружья подперши лоб…

                                 …На ногах он

Был тверд, но жизни не было в его

Лице…

Такой стих по самой своей природе повествователен – он более служит для рассказа, чем для лирического раздумья: в нём нет необходимой для лирики сосредоточенности, сжатости. Он оказывается близок к прозе. Недаром повесть Жуковского, откуда взят рассмотренный отрывок, переведена с французского – это новелла Проспера Мериме, написанная прозой, которая поэтичнее пересказа Жуковского, сделанного в прозаизированных, неорганических стихах. Вот как выглядит конец того же эпизода у Мериме – привожу его в прозаическом переводе Е. Лопыревой:

Литанию мальчик договорил совсем беззвучно.

– Ты кончил?

– Отец, пощади! Прости меня! Я никогда больше не буду! Я попрошу дядю капрала, чтобы Джаннетто помиловали!

Он лепетал еще что-то; Маттео вскинул ружье и, прицелившись, сказал:

– Да простит тебя Бог!

Фортунато сделал отчаянное усилие, чтобы встать и припасть к ногам отца, но не успел. Маттео выстрелил, и мальчик упал мертвый.

Даже не взглянув на труп, Маттео пошел по тропинке к дому за лопатой, чтобы закопать сына.

Как ни близки к прозе стихи Жуковского, это всё же стихи, а не проза. Некоторые подробности, нужные в прозаической новелле, в стихотворном рассказе оказались лишними – они исчезли: стих требует большей сжатости. Некоторые фразы Жуковский добавил – их потребовала стихотворная форма, например: «…с подпорой старости своей / И сердце он своё убил…» В прозе т а к сказать и даже э т о сказать было бы неестественно, напыщенно, фальшиво. Такого рода поэтическое обобщение оправдано только стихом.

Итак, перед нами прошли стихи, ритм которых ограничивался только метрикой (1-я ступень) и силлабикой (4-я ступень). Можно ли теперь спуститься ниже по нашей лестнице, отказаться ещё и от этой, 4-й ступени, то есть от ритма силлабического?

Вот отрывок из поэмы Блока «Ночная фиалка» (1906):

Город вечерний остался за мною.

Дождь начинал моросить.

Далёко, у самого края,

Там, где небо, устав прикрывать

Поступки и мысли сограждан моих,

Упало в болото, –

Там краснела полоска зари.

Разберёмся в ритмической природе этих строк. Силлабического ритма здесь нет никакого; число слогов от строки к строке более или менее резко меняется: 11– 7–9–9–11–6–9. А как обстоит дело с ритмом метрических ударений? Начертим схему этих строк: