Разговор о стихах - Ефим Григорьевич Эткинд

землею

Засыпан я,

О друг! всегда, везде с тобою

Душа моя.

«Любовь мертвеца», 1841

10. Из-под таинственной, холодной полумаски

Звучал мне голос твой, отрадный, как мечта…

1841

11. Так две волны несутся дружно…

…И, полны холодом привычным,

Они несут брегам различным,

Без сожаленья и любви,

Свой ропот сладостный и томный,

Свой бурный шум, свой блеск заемный

И ласки вечные свои.

«Я верю: под одной звездою…», 1841

Итак, что же такое у Лермонтова «холод», «холодный»? В примере 1 – твёрдость; в примере 2 и 3 – равнодушие; в примере 4 – спокойствие, невозмутимость; в примере 5 – презрительное безразличие; в примере 6 – бездушие; 7 – свобода от привязанностей; 8 – неприступность, несгибаемость; 9 и 10 – нечто неживое, противоположное живому. В последнем, 11-м, – это, казалось бы, вполне реальная характеристика морских волн; но ведь волны-то метафорические, речь идёт о любящих или любивших друг друга людях, которые «без сожаленья и любви» разошлись в разные стороны; «…полны холодом привычным» оказывается характеристикой светского общества, а также их, этих двоих, принадлежавших к высшему свету. У Лермонтова поэт обычно не противопоставляет себя бездушному свету – и у него тоже «холодные руки», такие же бесчувственные, как «давно бестрепетные руки» «красавиц городских»; и у него, как у всего поколения, «царствует в душе какой-то холод тайный». Вот, оказывается, что значит «из-под таинственной, холодной полумаски»: полумаска – обличье высшего света, признак его – холодное бездушие. От этого холода – шаг дальше, и тогда мы увидим:

На светские цепи,

На блеск утомительный бала

Цветущие степи

Украйны она променяла.

Но юга родного

На ней сохранилась примета

Среди ледяного,

Среди беспощадного света.

«М. А. Щербатовой», 1840

А как было у Пушкина? У Пушкина встречаем эпитет «холодный» в переносном значении, но оно, это значение, точно очерчено:

Кто изменил пленительной привычке

Кого от вас увлек холодный свет?..

…Фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной…

«19 октября», 1825

Душа вкушает хладный сон…

«Поэт», 1827

Он пел – а хладный и надменный

Кругом народ непосвященный

Ему бессмысленно внимал.

Мы сердцем хладные скопцы…

«Поэт и толпа», 1828

Пушкинская метафора – общеязыковая. У Лермонтова же языковая метафора приобретает новое звучание, живую образность. У Пушкина сочетания с эпитетом «холодный» (или «хладный») более или менее привычные, они близки к фразеологическим: холодный свет, холодный блеск, хладный сон. У Лермонтова некоторые сочетания допустимы с точки зрения общего словоупотебления – с холодным вниманьем, холодные руки, холодная земля (хотя и в этих случаях смысл обогащён дополнительными оттенками), другие же отличаются необыкновенностью, а потому особой силой воздействия: холодная печать, картины хладные, холодная полумаска, полны холодом привычным… Разумеется, это не значит, что слово у Пушкина проще. Достаточно сослаться на тот же эпитет в поэме «Полтава», где, рассказывая о сражении, Пушкин говорит: «Катятся ядра, свищут пули, / Нависли хладные штыки». Здесь «хладный» напоминает одновременно и о том, что штык – холодное оружие, и о том, что металл холодный, и о хладнокровии храбро обороняющейся пехоты; смысловая структура слова сложна, однако не субъективна, она рождена не внутренним контекстом, а внешним. Это так даже в особом случае, где метафорическое значение кажется более неожиданным, более индивидуальным:

Блажен, кто смолоду был молод,

Блажен, кто вовремя созрел,

Кто постепенно жизни холод

С летами вытерпеть умел…

«Евгений Онегин», VIII, 10

Почти столетием позднее А. Блок процитирует это сочетание:

Тебя, Офелию мою,

Увел далеко жизни холод…

«Я – Гамлет. Холодеет кровь…», 1914

Но в блоковской системе, о которой речь пойдёт ниже, метафора «холод» приобретает иное наполнение, ибо она окажется одним из звеньев длиннейшей цепочки метафор, составленной из слов: холодный – ледяной – снежный – метельный – вьюжный…

Нельзя читать Лермонтова, как Пушкина, – он требует другого подхода, привлечения иного контекста.

Контекст «Блок»

Но и Блока нельзя читать, как Лермонтова, хотя по основным принципам Блок близок к своему великому предшественнику. Казалось бы, то же слово, а как оно отлично от лермонтовского в строфах о петербургской белой ночи:

В те ночи светлые, пустые,

Когда в Неву глядят мосты,

Они встречались, как чужие,

Забыв, что есть простое ты.

И каждый был красив и молод,

Но, окрыляясь пустотой,

Она таила странный холод

Под одичалой красотой…

1907

«Таила странный холод» – эти слова понятны лишь в сочетании с другими стихотворениями, например, «Снежная дева» (1907):

Она глядит мне прямо в очи,

Хваля неробкого врага.

С полей ее холодной ночи

В мой дух врываются снега… –

и с циклом «Снежная маска», написанным несколько раньше и представляющим собой многообразно развёрнутую и очень усложнённую метафору, которая опирается на обиходное метафорическое «охладеть», «холодное отношение» и т. д.

В одном из стихотворений этого цикла читаем:

Открыли дверь мою метели,

Застыла горница моя,

И в новой снеговой купели

Крещен вторым крещеньем я.

И, в новый мир вступая, знаю,

Что люди есть, и есть дела,

Что путь открыт наверно к раю

Всем, кто идет путями зла.

Я так устал от ласк подруги

На застывающей земле.

И драгоценный камень вьюги

Сверкает льдиной на челе.

И гордость нового крещенья

Мне сердце обратила в лед.

Ты мне сулишь еще мгновенья?

Пророчишь, что весна придет?

Но посмотри, как сердце радо!

Заграждена снегами твердь.

Весны не будет, и не надо:

Крещеньем третьим будет – Смерть.

«Второе крещенье», 1907

Не идёт ли здесь речь о том, как важна для поэта его глубокая связь с природой – метелью, снегами, всей этой бескрайней стихией? В то же время образы зимы – трагический