необъятное обнять - Кирш Ли

руки;

 

о если б, если бы, –

не зная, что несут

темнеющие облака из перьев

чёрных лебедей, мне быть смелей

и равнодушней

к бедам, ведающим точки

прикосновений изнутри;

о если б... если бы.

 

// 26.11.2024

 

 

***

 

Еловые лапы с мягкость кошки

царапают воздух морозный,

и колкостью свежей счищают наросты

годичных колец

на том календарном стволе, –

что новым спиральным витком

как шарфом обёрнутым плотно,

сквозь всех прорастает –

держа небосвод.

А мы протаптываем путь

меж звёзд и пыли, тоже звёздной,

немного даже удивляясь

фантасмагории происходящего

и чудесам, обыденно бытующим на фоне,

считая отражения в реке,

считая их тенями на стене,

а стену - сценой,

где, торопясь,

в своей наивной простоте

листаются страницы

учебника из средней школы,

а там... А там –

и множество потерянных подков

последнего Крестового похода,

и жар печей, в которых зреет хлеб,

и вереница кораблей Армады,

и сотни караванов с драгоценным грузом,

и Карфаген, который неизменно

должен быть разрушен.

 

Там волки вскармливают молоком

всех близнецов, несущих миру

потрясенья,

там воды Млечного Пути

затянуты в кисель мирского бытия,

и только ночь, бредя по лесу перед

Рождеством, случайно стряхивает ветви елей

со всем, что наросло за год.

 

// 04-05.12.2024

 

 

***

 

ещё одно круговращенье стрелок,

обычный полный оборот,

я пью сомнений колкие иголки

в шипучем и игристом, с ароматом земляники

с урочным боем

в общем безразличных

к течению зовущегося временем, –

двенадцати часов;

 

но неподвижен циферблат,

цепочка связанных секунд

гирляндой провисает

между днями,

как будто в эту ночь судьба

сама раскидывает карты,

с прищуром метит в небосклон,

в межзвёздьи пишет благосклонной гладью, –

едва-едва касаясь бледной кистью

тех фонарных пятен,

что сумрак города

как негатив

снимают на сетчатку глаза.

 

а нас тревожит любопытство,

но осаждается опаской, –

хотеть узнать не значит прикоснуться,

ни от чего нельзя

подстраховаться...

 

// 18.12.2024

 

 

***

 

мой сон смиренный ластится к огню,

и образы границ очерчивают тени,

скажи, – зачем, без замирания, – отнюдь,

мы бережём отличия черты,

сквозной канвой прошитые сквозь веки;

 

зачем распахнутости крыл

предпочитаем сложенные вровень

листы исписанных страниц,

где никаких излишеств – кроме

завязанных узлов на жизненной тесьме;

 

нужна ли здесь весомая причина, –

стекло тряпицей протереть,

всенепременно – сквозь него

ночь проглядеть густеющую зримо,

на строки сбивчивый сумбур

скользящих дней умело разложить,

настроить ритм, соотнеся с капелью,

не расплескав на сожаленья.

 

с тобой, как с тишиной,

сдвигающей углы

в пространственный карман,

сгущающая безмятежность

объемлет сумрак подневольный,

а я же вновь и вновь

желаю и тебе – распахнутости крыл

и верности себе.

 

// 16.01.2025

 

 

***

 

и нет причин, и нет причин...

 

но есть у занавеси складки,

и толика личин и полумасок

снятых, шнуров развязанных

узлы, и тени рам оконных

на паркете, но нет причин.

 

а есть стихий разомкнутые дали,

скольжение по тонкой линии

меж сном и явью, и светлость

ликов облаков в той области,

которая за гранью.

 

как нет причин взывать к сомнениям,

как к оправданью, и напевать,

идя по крестному пути

прогулочным, невозмутимым шагом,

светясь – воображеньем.

 

и нет причин. Их нет.

 

// 20.02.2025

 

 

***

 

зима ушла, и в этом есть утрата,

как в тени пальцев, тающей во мгле;

последний снег срывается

заплатой,

оставив след в сырой земле.

 

В полях вода — разбитое стекло,

ломая лёд, ручьи бегут куда-то.

И свет растёт, но в этом есть тепло,

тоской пронизанное злато.

Тот свет иной, чем был

в январской тьме,

он режет воздух, каплями звеня,

как если б в сердце, тая по весне,

вернулась ночь без вести февраля.

 

И вот сквозь ветви светит новый день,

проклюнулись ростки в пустом просторе.

Но холодком скользит по лужам тень

той тишины, что спит в бесснежном взоре.

 

// 06.03.2025, весенняя грусть

 

 

***

 

Вода в умывальне темнеет от мыла,

в каплях пульсирует свет.

Девочка платье в ладонях скрутила,

словно весенний букет;

пенные круги уходят по краю,

тает в прохладной струе

запах черёмухи,

ветром играя

в утреннем светлом дворе.

 

С платьями белыми девочка вышла,

к солнцу их вытянув в ряд.

Кажется – парус, расправленный, дышит, –

в небо стремится назад.

В скворечнике шорох: то птицы тревожно

греют под крышей птенцов.

Ветер качнёт – и дрожащие платья

тянутся

ввысь, до концов.

 

Скоро высохнут – лёгкие, звонкие,

словно в апреле трава.

будут порхать на плечах их узорные

тени, как чья-то молва.

 

// 07.03.2025

 

 

***

 

Ветра, огнём зачинавшие лето,

ветви тревожат в ночи.

Сок пробегает по жилам

сквозь ветви,

время растёт из земли.

 

В марте встаёт оно в тонких побегах,

ласково тает в отражениях капель.

Солнечный луч, заглянувший

сквозь ветви,

в ладонях баюкает

лепестки.

 

В мае – разлив, и листвою тяжёлой

медленно крона плывёт,

зной пробирается в сердцевину,

июльской истомой,

не забывая о сентябре.

Время срывает поспевшие листья,

кружит их, гонит в песке.

Дерево шепчет осенние строчки,

голое смотрит поверх реки;

в небе январском, сквозь иней и ветки,

память мерцает ликами звезд.

Сон забирает корни и почки,

чтоб в феврале их вернуть.

В марте воскресший

птицеуказчик

уста запечатает неуместному холоду,

радостно, на лету

уронив

поцелуй…

 

// 08.03.2025

 

 

***

 

Смятенье духа, как в овраге

опавших листьев тёмный рой, –

в ночи, нависнув тенью строгой,

вещун прокрался надо мной.

Он шёл, неведомый и вещий,

ветвям шептал про день иной,

и гул в ветвях стоял,

как вечность,

как спор деревьев с тишиной.

 

А травы гнулись, гнулись, гнулись,

как письма,

сжатые в горсти,

и дождь, как пепел, с неба стлался,

и не давал себя прочесть.

 

Но всё затихло.

Всё уснуло.

Всё стихло, спряталось, ушло.

Лишь чай, горячий и тягучий,

кружил смиреннейшей волной.

 

// 11.03.2025

 

 

***

 

Вещий ветер стлался полем, травы гнулись пред судьбой,

и казалось – ещё не так больно, но уже не вернуть покой.

Гул в ветвях нарастал, как эхо, как далёкий набат войны,

Как тот голос, что шепчет: «Поехал…»

Но не скажет, когда –

«вернись».

 

На губах привкус чая горек, в тёплой чашке –

уснувший шторм.

Я гадаю: быть может,