Татьяна Шкодина - Голоса надежды

Евгений ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ 

* * *

Мы уходим всегда —к сожаленью,а может быть, к счастью;мы уходим всегда,и от этого нам не уйти.Мы бежим от судьбыпо велению ветренной страсти,но находим судьбуна ином, незнакомом пути.

Мы уходим от дел,но находим дела поважнее,от любимых своихмы уходим к любимым чужим;и пускай обо всеммы так часто и горько жалеем —этот долгий уходмногим жизненно необходим.

В расставаниях мы,познавая тоску расстояний,не умеем порватьво вчерашнее тонкую нить…Ничего на землене бывает превыше прощаний,но простившись, простить —это вовсе не значит забыть.

Мы уходим всегда,нам как воздух нужны перемены;вся прошедшая жизнь —контур дальней и светлой земли:сотни малых и милых вселенных -сотни встреч и разлук —до последнего дняуходя, не исчезнут вдали.

* * *

Мы брезжили с тобойпоспешными словами —безумными, шальными,горячечными, каквнезапная любовь,взорвавшаяся наминад гранью ворожбы,стекающей во мрак.Мы брезжили с тобойжеланием отсрочитьпоследнего «прости»рождающийся звук,Но истончалась нитьживотворящей ночи,и шаткий балансирвыскальзывал из рук.Имелось для двоихдве степени свободыв системе «да и нет»,Но нежность истекла.Лишь клен смотрел в окно…И капельки восходастекли с его рукина негатив стекла.

* * *

Какие ветра бушевали над намии нас осеняли своими крылами!Какие метели над нами кружили!А мы от судьбы лишь слегка пригубили,серебряным пеплом осыпались всуе,привычно себя никому адресуя,сверкнули в осколках великой эпохи —затем, чтоб и дальше дробиться на крохи,слетая в ничто, словно мошки на свечку:по взгляду, по лучику, по человечку…Какие рассветы, какие закатывращали на наших часах циферблаты!Поэтому мы так недолго жалеливнезапно исчезнувших в темном туннелеи тем отлучали себя от печали,что будто на сцене себя наблюдали;а сцена вращалась, менялась, летела:была она — только небесное тело…Но звезды над ней потому и светили,что мы хоть немного друг друга любили.…Скажи, дорогая, ведь ты понимала,что этого тоже, пожалуй, немало?

* * *

От одной тоски к другойя по замкнутой кривойубегаю, улетаюртутной каплей дождевой,

оставляя в тишине,словно камешки на дне:если только это нужно —не печалься обо мне,

потому что все пройдет..,и тогда душа поймет:всякий взрыв непостоянства —это смерть наоборот.

потому что в никудамы, как талая вода,опадем, меняя форму,но не камнем навсегда…

Так и я, объятый тьмой,к непростившимся со мнойвозвращусь осенним ветром,ртутной каплей дождевой.

* * *

Я не скажу тебе: «Прощай!»Я не скажу тебе: «Прости».Я станув тихую печальлиству осеннюю мести.

Я станув стынущий туманронять холодный темный дождькоторый, словно океан,не перейдешь,не превзойдешь.

Ты отдалишься от меня —на легкий взмах твоей руки,упрямо–бережно хранявсе, чем с тобоймы далеки…

И будет жизнь твоя идтисреди бесчисленных людей,которым просто по путис тобой,единственной моей.

А если спросят,что и как —скажи,что долго шла война,

где я — твой друг,и я — твой враг..,и что войназавершена.

И что немыслимый уронвражду лишилпоследних сил.И что никто не побежденИ что никто не победил.

* * *

Так мало осталось… А впрочем, какое делоакациям, тихо роняющим мотыльковв ладони, которые, в общем, не больше тело,чем тающий лунный дым; притяженье слов —дневных — все слабей, двусмысленней; и на ощупьвсе тоньше и невесомей побег теней,в котором смежая ветви, весна полощетусталую тишину, потому что ейтак мало осталось… А впрочем, гораздо ближе,чем это казалось, небо — и пьет из руклюбовей моих вино, о которых выжегя в сердце прикосновения стольких мук,и все торопилось запомнить глазами окон,губами беззвучно длящихся сквозняков —неисповедимый мир, что размыт потокомснижающихся над городом мотыльковбезумных акаций и шорохов. Шаг за шагомотчетливей в каждой черточке бытияпульсация (за каждым знаком —летучая нежность, тягучая грусть моя).А мне в этом мире, по сути, немного надо:исход переулков, грядущих навеять мне,что время—лишь отсвет лиц в перспективе взгляда,которых дано коснуться — волной в волне, —что некому промолчать, что упало утро —разбилось, звеня, разбрызгиваясь окрест,и, вспархивая, воробьи на асфальте утромпечатают каждой лапкой незримый крест.

* * *

Три женщины ходят ко мне;и грусть в моем сердце такая,что я не уверен, что непридумал себе их. Не знаю,

зачем эта мука тому,кто тянет за ниточку с неба.Одна мне нужна — одному —такая, которая мне бы

гасила под вечер огнии, глядя в усталую душу,шептала: «Приляг, отдохни.А я твой полет не нарушу.

Ты там, ты на Лысой горе,возьми отворотные травы —я зелье на лунном костресварю не для зла иль забавы,

магический вычерчу кругножом с моим именем, милый,и всех твоих темных подругя вышепчу с адовой силой;

и каждую я заменю,кого называл ты своею;тебе — лишь с тобой изменю,тебя же потом пожалею».

Но нет ее в мире. Летит,грустинка о ней золотая.А я поднимаюсь в зенитзатем, чтобы рухнуть, сгорая,

и в тайном кружении днейв холщовых мешочках держу ясердца трех летучих мышей —поэтому, круг образуя,

три женщины ходят ко мне,за смехом печаль свою прячут…И только при полной лунеони в одиночестве плачут…

* * *

Высокое рождается не вдруг,высокое рождается из боли;его кормить приходится из руки долгим воспитанием неволить.

Оно на удивление мало,неопытно и слепо в час рожденья,и нужно неустанное тепло,чтоб освятить его —душой и зреньем.

Оно растетне месяц и не год,а вырастет —уйдет бродить по свету,и множество завистливых невзгодвыходят следом на дорогу эту.

По недоразуменью, впопыхах,оно в любую дверь не постучимся,поскольку часто ходит в дураках,хотя совсем не к этому стремится.

Высокоеявляется в тишитому, кто ждет его —светло и свято —пречистой, без размена и возврата,неповторимой музыкой души.

Валерий КУЗНЕЦОВ 

МЕСТЬ

Сибиряков зимами не испугаешь, но нынешняя выдалась самая холодная за последние четверть века: лютые морозы, метели со снегопадами.