Рецепт колдуньи. Сборник - Черных Валентин Константинович

— Васек, я стою дорого.

Он помолчал, пошевелил губами, будто подсчитывал, сколько на меня может потратить, и ответил:

— Я потяну.

Когда у меня было мало денег — а актрисе надо хорошо выглядеть, — я научилась покупать дешево и перепродавать дорого, главное, знать, кому и что предложить, за это в основном и платят. В бизнесе то же самое, только счет идет на миллионы. Однажды я Ваську предложила комбинацию, которую, надо отдать ему должное, он сразу оценил и заработал на этом почти пятьсот миллионов.

Теперь деньги лежали в моей постели два раза в неделю. На секс, как я убедилась, и режиссеры, и бизнесмены отводят немного времени. Мужчина, который каждые пятнадцать минут должен принимать новое решение, аккумулирует энергию на эти пятнадцать минут, потом передыхает и подключается к новой проблеме. Когда у нас закончился любовный процесс и я увидела, что Васек готов переключиться на другую проблему и уже потянулся к телефону, я его переключила на свою. Пришло время просить деньги на фильм.

— Васек, одолжи мне на год деньги, заработанные тобой и мной.

И по его напряженному взгляду я сразу поняла, что совершила как минимум три ошибки. Во-первых, любовницы никогда не отдают взятое в долг, во-вторых, упомянула о своем участии в заработке, о чем женщина в России никогда не должна говорить: единственным добытчиком считается мужчина, в-третьих, такие суммы в долг не берут и не дают.

— Извини, — тут же поправилась я. — Не в долг, а в кредит и, разумеется, под проценты. Я хочу снять фильм как режиссер.

Я была убедительной. За исключением первой неудачной фразы я все продумала, даже составила бизнес-план, этому я научилась у Васька. Ему было выгодно вложить деньги в фильм.

— Я прочитаю, — сказал Васек.

Я отдала ему сценарий и все расчеты от стоимости пленки, гонораров артистам, оплаты съемочной группы до стоимости аренды кинокамеры, осветительных приборов и костюмов.

Три дня Васек молчал. Когда я что-то просила и Васек молчал, это означало отказ. Я позвонила ему сама, сказала только фразу:

— Васек! Деньги я найду и у других. — И повесила трубку.

Это означало, что с этими деньгами я уйду к тому, кто мне их даст. Искусство требует жертв не только у тех, кто дает, но и у тех, кто берет. Васек приехал через час.

— Извини, — сказал он. — Я советовался с экспертами. Этот фильм окупит себя, если будет очень дешевым. Я могу выделить триста миллионов.

— Нет, — сказала я. — Меньше чем за четыреста этот фильм снять нельзя.

Васек долго молчал. Это я научила его держать паузу для придания значимости ответа.

— Хорошо. Четыреста, но ни рубля больше.

«Надоело», — подумала я тогда, но не произнесла вслух и не записала в дневник, как это делал герой из сценария. Однако запомнила.

Я укладывалась в четыреста миллионов. Но вместо восьми недель должна была снять фильм за шесть. Каждый день простоя группы оборачивался для меня трагедией, а несколько дней — катастрофой, хотя я предусмотрела все и даже составила двойной график съемок: если хорошая погода — снимаю на натуре, если плохая — в интерьерах.

Я сразу определила, кто будет играть главную роль. Пятидесятилетний маленький Степашкин, он еще совсем молодым запомнился своей первой ролью, о нем писали и предрекали великое актерское будущее, но в ожидании новых ролей он запил, и уже многие годы его снимали только в эпизодах. Степашкин, прочтя сценарий, прослезился:

— Спасибо тебе за великую роль!

Я знала цену актерским слезам, но в тот момент поверила Степашкину, потому что хотела поверить.

Для экспедиции я выбрала маленький городок Яхрому под Москвой. В гостинице Степашкина поселили в номере-люкс. От сцены к сцене Степашкин накапливал непримиримость, становился молчаливее, он настолько вжился в роль, что почти перестал разговаривать с окружающими, его взгляд стал завораживающе тяжелым. Он уже принял решение мстить.

Я снимала быстро. Я знала, чего хотела, и у меня получалось. Отсняв почти половину фильма, я посмотрела материал в местном кинотеатре. В зале сидела почти вся киногруппа. Степашкин был великолепным. Кино получалось, я это видела по лицам оператора, ассистентов, реквизиторов. После просмотра я подошла к Степашкину и сказала:

— Спасибо!

Я ждала, что он улыбнется, скажет: «Ну что вы, это не моя заслуга, это все вы». Степашкин закурил, помолчал, осмотрел меня оценивающе, как рассматривают вещь, прежде чем ее купить, и суховато ответил:

— Получается.

Мне не понравился его взгляд. Я почувствовала опасность, а опасность я всегда чувствую. И не ошиблась. Через час он постучал в мой номер, зашел и сказал:

— Моя работа стоит дороже.

И я все сразу поняла. Теперь, когда отснята половина фильма и актера невозможно заменить, он начинает диктовать условия. Я могу судиться с ним, что он нарушил условия контракта, но на это уйдут месяцы, а каждый день простоя группы — это убытки в сотни тысяч рублей, и Степашкин это знал.

— Сколько? — спросила я.

Он назвал сумму, в пять раз превышающую записанную в контракте. Такие гонорары платили двум-трем актерам в России. Если я ему уступлю, в группе все как один потребуют увеличить оплату.

— Извините, — сказала я. — Таких денег у меня нет.

На следующий день Степашкин не вышел на съемку. Я зашла к нему в номер. Он лежал, укрывшись пледом.

— Сердце, — пояснил он. — Возможно, предынфарктное состояние.

Я вызвала шофера, Степашкина отвезли в поликлинику и сняли кардиограмму.

— Тахикардия, — ответил на мой вопрос врач.

— Если я вечером выпью бутылку водки, а утром две чашки кофе, у меня будет тахикардия? — спросила я врача.

— Пожалуй, — согласился врач. — Но я не могу рисковать.

Степашкина повезли в Москву. Я заранее знала, чем это закончится. Он вернется с больничным листом, и каждые три дня лист будут продлевать, и так до двух месяцев. Степашкин загонял меня в угол.

Съемки остановились. Убытки перевалили за второй миллион. Группа, когда не работает, начинает пить. Каждое утро, узнав, что съемок не будет, запивали осветители. К полудню по гостинице бродили пьяные лихтвагенщики и шоферы. За мною наблюдали, ожидая, чем закончится мой поединок со Степашкиным. Когда Степашкину продлили больничный лист еще на три дня, я решила с ним поговорить. Дверь мне открыли не сразу. Когда я вошла, актеры-эпизодники, которые теперь с утра собирались у Степашкина, чинно пили чай, бутылки с водкой стояли за шкафом. Я попросила всех выйти. Наверное, я допустила ошибку, начав ему угрожать, что все расскажу в гильдии актеров. Степашкин улыбнулся и ответил:

— Ты думаешь, что, если нашла деньги через богатого гребаря, ты стала режиссером? Да ты — никто! Ты просто шлюшка, а я великий актер, и только благодаря мне получается фильм, и ты за это заплатишь, и очень дорого. Но я могу пойти и на бартер. Такая дорогая блядь, как ты, мне не по карману. Можешь мне не платить, но тогда будешь спать со мной.

Подземный ядерный взрыв — это когда ничего не видно и не слышно, но содрогается весь земной шар. Внутри меня произошло что-то подобное. На несколько секунд я перестала слышать. Вместо лица Степашкина я видела только бледное пятно. Но я понимала, что если я сейчас не выйду из номера, то убью его, он лежал очень удобно, надо накрыть его голову подушкой и навалиться всем телом.

Я молча вышла из номера. Через час я была в Москве: гнала машину со скоростью сто километров в час, притормаживая только перед милицейскими постами. Я зашла к Ваську в офис, ожидая если не помощи, то хотя бы совета. Выслушав меня, Васек вдруг стал орать, и я еще раз поняла, что могу рассчитывать только на себя.

— Прекрати орать, — сказала я.

— Не забывай, на чьи деньги ты снимаешь кино! — выкрикнул Васек.

— Деньги я тебе отдам согласно договору после продажи фильма, а пока отдай ключ от моей квартиры.

Васек швырнул мне ключ, и я вдруг поняла, что нашла решение. Так, наверное, делают открытия ученые. Мгновенно, если непрерывно перебираешь все возможные комбинации, нужен только толчок. Мне повезло, сценариста я застала дома.