Рецепт колдуньи. Сборник - Черных Валентин Константинович

А тогда я вез Елизавету, второго педагога по актерскому мастерству в мастерской классика советского кино. Елизавета запомнилась по двум фильмам, а классик сыграл в ста двадцати фильмах. Многие из этих фильмов забыли, но классика помнили и знали тогда еще триста миллионов советских зрителей. Его знали даже молодые, потому что он вел популярную передачу о кино на первом канале телевидения.

Я осмотрел ее железную дверь. Такую можно отжать специальным пневматическим домкратом, которые были только у профессиональных взломщиков, или вырезать сваркой. В этом варианте потребуется замена двери.

— Твой балкон и соседский рядом?

— Рядом, но это последний, восемнадцатый этаж. Там такой ветер, что при плохой погоде я боюсь выходить на балкон.

— Звони соседям.

Она позвонила соседям, объяснила, что забыла ключи в квартире и молодой человек, это я, попытается перебраться на ее балкон и открыть дверь изнутри.

— Нет, — ответил пятидесятилетний сосед. — Один на шестнадцатом этаже попытался. Очень страшно кричал, пока падал.

— Тогда я только посмотрю.

— Посмотри.

Мы вышли на балкон. Внизу ветра не было, здесь, на восемнадцатом, был, не сильный, но почему-то налетал порывами.

— Что на балконе? — спросил я Елизавету.

— Раскладушка. Я сплю на балконе.

Сегодня ты не будешь спать на балконе, подумал я тогда. Я знал, что между нами произойдет, мужчина это чувствует, а женщина почти всегда знает наверняка. Я хотел, чтобы это произошло как можно быстрее, и поэтому шагнул на ее балкон, упал на раскладушку, обмотал руку покрывалом, выдавил стекло балконной двери, повернул ручки и вошел в квартиру. Я даже не оглянулся на них. Когда я открыл дверь квартиры, она уже стояла на площадке. Не знаю почему, она обняла меня, и я услышал, как гулко и часто бьется ее сердце.

— Тебе валидол не нужен? — Она пальцами нащупала вену у меня на шее и начала считать пульс.

— Я бы выпил чего-нибудь покрепче, — сказал я.

— Сейчас, миленький, сейчас, родненький. — Она достала из холодильника малосольные огурцы, холодную картошку и водку. — Я с тобой тоже выпью. — Она разлила водку по рюмкам.

Мы выпили. Она сразу налила по второй, мы выпили, она выдохнула, достала сигареты, предложила мне, я отказался, я тогда не курил. Она извиняюще улыбнулась.

— Ты ешь и пей.

Я ел и пил. Рюмки крошечные, я после третьей отставил свою и налил водку в стакан, добавив томатного сока.

— Неужели не испугался, только честно! — она заговорила вдруг хорошо поставленным актерским голосом.

— Не успел испугаться.

— Ты так много для меня сделал сегодня, что я даже не знаю, как тебя отблагодарить.

— Я знаю…

— Как?

В ее вопросе я почувствовал настороженность. Может быть, она подумала, что я буду просить помочь мне пройти третий тур.

— Я хочу с тобой спать.

— Ты что? — ее удивление было искренним. — Да ты знаешь, сколько мне лет?

— Стоп! — сказал я. — Ты молодая и очень сексапильная. Во время прослушивания я смотрел на твои коленки и думал — снять бы с тебя юбку.

— С меня ничего не надо снимать, я сама снимаю, если этого хочу.

— Я этого очень хочу, — я встал на колени. — Когда я выпью, то становлюсь очень романтичным.

Она рассмеялась и сказала:

— Пошли.

Она легла рядом со мною, еще прохладная сверху и уже горячая внизу, и я приступил к своим любимым утехам. Здесь я должен отвлечься и рассказать о некоторых своих особенностях. Я это заметил, когда мне исполнилось шестнадцать и мы с отцом в доме отдыха пошли в сауну. Я заметил напряженный взгляд отца и увидел, что у меня больше, чем у него.

— Ну и дурынду ты отрастил! — сказал отец.

С этого момента я ощутил себя взрослым.

Чтобы убедиться, что я равный среди взрослых, я стал ходить в Сандуновские бани. Увиденное меня даже разочаровало. У большинства мужчин пипки были средних размеров, у некоторых очень маленькие, и у очень немногих — такие как у меня. В книгах по сексологии я прочел, что длина не имеет значения, более важен даже объем, а у меня и длина, и объем были очень хороших кондиций. Настоящую правду я узнал только через несколько лет от Елизаветы. А пока очень гордился своим преимуществом, что было подтверждено, когда я служил в армии в военно-воздушных силах. В баню мы ходили эскадрильями. Банное жюри произвело замеры в спокойном и стоячем положении. Я оказался в первой пятерке из сорока механиков. Но один нигилист внес сомнения в нашем лидерстве, утверждая, что у негров все равно больше. Здесь же были выделены три независимых эксперта и нас трое из первой пятерки. В первом же увольнении мы нашли трех негров и пригласили их в кафе выпить. Потом завели в туалет, приставили ножи и потребовали снять штаны. Чтобы они не подумали, что мы их собираемся кастрировать, сами тоже сняли штаны. Эксперты определили, что у двух негров меньше, чем у нас, третий приближался к нам, но все равно сантиметра два проигрывал.

Мой командир эскадрильи говорил, что в жизни мужчины запоминаются только три события: первые офицерские звезды на погонах, первая женщина и первый сбитый самолет. Он воевал в Африке, но никогда не уточнял, на чьей стороне. Наверное, та сторона, которую мы тогда поддерживали, на этот момент была против нас.

Может быть, потому, что я никогда не получу офицерских звезд на погоны, не собью самолета, я особенно запомнил свою первую женщину.

После того случая с отцом в бане я решил, если я такой же, как взрослые мужчины, значит, я могу иметь взрослых женщин. Мне даже не надо было искать взрослую женщину, она жила на одной лестничной площадке, у нас была трехкомнатная квартира, у нее однокомнатная. Тридцатилетняя библиотекарша имела только один недостаток — она прихрамывала. Я с ней здоровался, но не находил повода заговорить, она переехала в эту квартиру недавно.

Новый год я всегда встречал с родителями, а потом уходил в какую-нибудь школьную компанию. С последними ударами кремлевских курантов я выпил шампанского с родителями и, взяв заранее приготовленные цветы девушке, которая мне нравилась, вышел на лестничную площадку и позвонил в дверь квартиры соседки. Меня рассматривали в глазок, я показал цветы, и дверь открылась. На столе я увидел бутылку виски, одну рюмку и много хороших закусок.

— С Новым годом! — сказал я и протянул цветы.

— Цветы вы купили мне? Почему?

— Потому что вы мне нравитесь.

Она засмеялась.

— За это надо выпить.

Мы выпили виски. Я не помню, о чем мы говорили, но меня удивило, что, когда я полез ей под платье, она сама сняла его. Я остался в ее квартире на всю ночь и на весь последующий год. Я выходил погулять и нажимал на кнопку звонка ее двери. Иногда за вечер я к ней заходил по три раза, мать стала подозревать, что я курю и выхожу во двор. Она принюхивалась, когда я возвращался. Может быть, я приносил другие запахи, но запаха табака не было. Я многому у нее научился, она давала мне рекомендации, профессия накладывает отпечатки на сексуальные отношения, я заметил, что учительницы любят учить, библиотекари рекомендовать, а медики предпочитают прямой показ: делай как я.

Когда я вернулся из армии, в ее квартире жил одинокий старик, она вышла замуж, а куда переехала, мать не знала.

С Елизаветой у нас произошло то, что и должно происходить между мужчиной и женщиной. Я не спешил, давал ей передышку в несколько секунд и вел к новому оргазму. Наконец она не выдержала:

— Антракт! — И добавила: — В этом мастерстве ты более талантлив, чем в актерском.

— Со мной все решили? Будете резать?

— Будем, — призналась Елизавета.

— Ладно, не корову проигрываем.

— А почему корову, а не козу?

— Не знаю. Так всегда мой дед говорил. Наверное, корова больше стоит.

— Может, это и к лучшему, — сказала Елизавета. — Будь у меня сын, я все сделала бы, чтобы он не стал актером. Актерство — женская профессия. Выберут — не выберут, пригласят — не пригласят, это постоянный экзамен: сдашь — не сдашь. А сдавать экзамены постоянно противоестественно.