Ничего святого - Елин Александр Михайлович

меня читают без восторга,

а кое-кто готов и съесть,

Хоть я рифмую безупречно,

и многогранен, и глубок.

Заточен, точен словно меч, но,

по сути, нежен, как лобок.

И пью я меньше, чем Есенин,

и не обжора, как Крылов.

И тем ещё я очень ценен,

что весельчак и сквернослов.

И если б не судьбы десница

И не ревнивца злая прыть,

то Пушкин мог бы мной гордиться

и, в гроб сходя, благословить.

Да, я трибун и буревестник...

Но как себя ни славословь,

а бабки рубит резвый Резник —

за слёзы, сопли и любовь.

(цена точности)

Господь, увы, не дал ума нам,

упёртым злостным графоманам —

а посмеялся, в мозг внедрив мой

контакт, искрящий точной рифмой.

А я не вестник, не пророк,

и пусто место между строк,

и нет банальней и кургузей

моих метафор и аллюзий.

У всех — проекты и заказы,

маржа на бирже и за газы,

и запускали в Боинг Бук вы,

пока я, лох, игрался в буквы

и закруглял покато строфы,

дойдя до полной катастрофы...

Ну хоть любовь! Хотя бы бабы! —

Должны от всей души, не абы...

И вот она! Цветок! Фиалка —

и мне эпитетов не жалко,

но ради красного словца —

она вдруг выдра и овца…

Упёртым злостным графоманам —

Господь, увы, не дал ума нам...

Хандра, безбабье, нищета —

просвета нет... одни счета.

(мечта поэта)

Мечталось мне вступить в Пен-клуб,

но испугался — вдруг отлуп?

Ведь я не автор толстых книг,

а матерщинник и шутник.

Таких в контакте и фэйсбуке

на восемь рож четыре штуки...

А принимают членом в Пен

лишь тех, кто очень опупен!

Их мощь и мастерство затмишь ли?

Но я слыхал — из Пена вышли

пять человек в один присест,

и в клубе есть свободных мест,

И изменился фэйс-контроль,

и всякий интернетный тролль,

когда он всласть лоялен власти —

пожалте — в круг великих влазьте…

К Эвтерпе с Каллиопой — юрк!

И там уж выдаёт Хирург

особый президентский грант

за рифму бриллиант / гарант.

И тиражи, и тиражи —

живи, короче, не тужи...

Вот написал, а жопа — ёк!

Хочу ведь ксиву и паёк...

(праздничный парад)

Меня не взяли в первую колонну

за то, что я живу не по шаблону.

И слишком я нелепый для второй,

где каждый — в камуфляже и герой.

Для третьей я, увы, не вышел носом —

со шнобелем нельзя к великороссам.

В четвёртую я сам решил — не надо,

она мычит и телится как стадо.

Поэтому иду в колонне пятой

и чувствую неладное простатой.

(пути господни)

До тех пор, пока не помру,

я буду где-нибудь точка ру,

а потом ненадолго в морг,

а оттуда уже — прямиком

или в чистилище точка орг,

или в бессмертие точка ком...

(из комментов)

Я выучил таблицу умножения

и правила дорожного движения,

и я теперь не мальчик для битья —

есть у меня позиция и мнение

о женщинах, политике и пении,

и вообще по всем вопросам бытия.

(колесо оборзения)

Я очень с женщинами робок —

с родною мамой, например,

и не ору от диких пробок,

хоть заслужил проклятья мэр.

Не лезу в праведную драку,

в пикеты гордо не хожу.

Ни разу не кусал собаку

и не ловил под хвост вожжу.

И жизнь меня совсем сгноила —

просвета нету ни хера,

а надо б выбраться из ила

наверх, где слава и икра.

Раздвинуть прутья тесной клетки,

покинуть ровный серый строй...

Но нет же правильной таблетки,

чтоб выпил — и уже герой.

(мир труд май)

Я бесконечно одинок

на этом празднике труда,

ведь даже бритвенный станок

не запускал я никогда.

Не выполнял тяжёлых норм,

не рвался на высокий пост,

а зарабатывал на корм

созданьем и продажей звёзд.

(мизантропия)

Мир полон правильных людей

с большими крепкими тазами,

среди таких как ни твердей —

а к ночи изойдёшь слезами.

Локтями расчищая путь

к тарелкам с мясом и картошкой,

они мне разрывают грудь

огромной острой ножеложкой.

Ещё! ещё! вещей! понтов!

квадратных метров! кислорода!

Я к этой гонке не готов,

я выпадаю из народа.

Я не хочу их, не хочу,

пусть хорошо толпой в метро им,

бедром к бедру, плечом к плечу,

командой, стаей, крепким строем.

И их мораль всегда двойна,

я ими высосан и кинут.

Война, да здравствует война!

Пускай уйдут на фронт и сгинут.

(защитник Родин, к 23 февраля)

Поздравьте меня, Родины мои,

мои Отечества, богатые врагами!

За вас всё время я веду бои —

защитник с перебитыми мозгами.

И пусть я проливал не кровь, а желчь,

и от казармы ловко откосил —

зато пожар войны мешал разжечь,

границы размывая в меру сил.

(страх)

Я, защищая мертвецов,

кричал и сделался пунцов,

а им уже неведом срам,

они принадлежат мирам,

где нет ни эха, ни дождя,

и где, до высших тайн дойдя,

они забыли всё, что здесь —

и пафос, и мораль, и спесь,

и суету вокруг святынь,

и пустоту, куда ни кинь,

и страх, что словно сноп огня

прорвался криком из меня.

(диета № 5)

Организма не жалея,

пил кисель и ел желе я,

и теперь внутри меня

жидко булькает фигня.

А мужчина должен есть

рубероид, спирт и жесть.

В нём тогда не всхлип и дрожь —

стержень!

Бабой не согнёшь.

(гражданская позиция)

Когда-то был я гоношистым

наивным путинским нашистом.

Потом я встретился с Навальным

и стал креаклом либеральным.

А грянет старость утром мглистым —

тогда и стану коммунистом.

(благодарность)

Я был босяк и шантрапа,

я был сутулым толстым троллем,

а нынче посещаю спа,

держу здоровье под контролем.

Я нищебродствовал как панк,

опять же — музы, Афродиты...

Но отыскал надёжный банк

и взял доступные кредиты.

Я принимаю препарат,

рекомендованный Минздравом,

и мой интимный аппарат

стал отличаться бравым нравом.

Я мимо Саши по шоссе

спешу к священным узам брака,

ем шоколад и пью глясе,

звоню в спецслужбы, если драка.

Я застрахован — ни пожар

не страшен мне, ни даже яма,

в пакете — выгодный товар,

в душе — покой и строгость храма...

Спасибо, правильный пиар,

виват, наружная реклама!

(личное)

Решишь поэзией полакомиться вдруг ты —

иди на рынок на горе Парнас.

На всякий вкус там выложены фрукты —

и горький лайм, и терпкий ананас,

и множество увесистых арбузов

из разных сект, сообществ и союзов...

А у меня вот мания величия —

я приторный и мелкий. Личи я.

(чужой)

Я сделал пластику лица —

стал нос курнос и глаз раскос,

и если посмотреть с торца,

то сразу видно — эскимос.

Но если заглянуть под мех

и отряхнуть с надбровий снег —

поймёшь, сглотнув внезапный смех,

что я вообще не человек.

(автопортрет)

Да, я поэт, увы, не первой лиги —

не Быков, не Орлуша, не Вулых.

Никто мои не скачивает книги,

рецензий нет — и добрых нет, и злых.

Я не Гандлевский и не Полозкова,

и не пою, как Шнур или Макар.

Вишневский — да, хвалил, и что такого?

Я — самокат, а он — спортивный кар.

Ни разу не читал меня Ефремов...

Расслабься, Саша, сильно не психуй —

ты всё-таки придумал пару мемов.

А это, кстати, не собачий хвост.

(таких не берут...)

Из меня не вышло космонавта,

я до звёзд далёких не дорос.