Основы драматургии - Валентин Красногоров

думать, что язык – это одежда мыслей. Одежду можно снять, слова же – неотъемлемая часть мысли. Следовательно, вопрос о том, может ли мышление протекать без языка или обойти его, оказывается лишенным смысла».

Знаменитый психолог Л. С. Выготский в своей книге «Мышление и речь» писал, что средством общения, основанным на разумном понимании и на намеренной передаче мыслей и переживаний, «была, есть и всегда останется человеческая речь. Самыми мощными и принципиально неисчерпаемыми средствами для обозначения новых содержаний являются звуковая речь и письменность. С другой стороны, речь как носитель системы значений различного типа определяет способ формирования, формулирования и понимания мыслей».

Речь важна не только для развития общества в целом, но и каждого человека в отдельности. Она определяет его уровень развития, его интеллектуальную и эмоциональную культуру.

Мозг развивают чтение, письмо, речь, слушанье и размышление. Естественно предположить, что всеобщая грамотность и развитие образования с каждым веком, десятилетием, годом повышают речевую культуру общества. На деле все обстоит сложнее. Распространение компьютеров и современных телефонов, развитие интернета привело к тому, что люди теперь отвыкают читать, воспринимать и писать относительно сложные и длинные тексты. Вместо чтения книг смотрят фильмы и сериалы, вместо статей проглядывают лишь их заголовки, а письма и сообщения пишут телеграфным стилем. Все бо́льшая часть населения, читающая только посты в своих телефонах, отучается читать и писать (и, соответственно, думать и рассуждать). Благодарность, пожелания, недовольство и другие эмоции и понятия все чаще выражаются теперь не словами, а посредством картинок, лайков, смайликов, иконок и роликов. Язык писателей даже недавнего прошлого кажется слишком словообильным, архаичным, построенным из слишком длинных и сложных фраз. Соответственно, и мысли, выраженные этим языком, кажутся многим слишком сложными и не очень понятными. Все, что не вмещается в строку СМС, кажется чрезмерным и трудным для усвоения. Наиболее удобным для общения становится стиль Эллочки-людоедки, словарь которой составлял двадцать слов.

Театру в этих условиях приходится занять какую-то позицию: или противостоять упадку речевой культуры, или же принять эту тенденцию как признак современности, как непреложный факт, включиться в этот процесс и содействовать ему. Кажется, театр избрал именно этот второй путь и успешно лидирует в нем.

Когда-то слово в драме ценилось театром очень высоко. Четко выстроенный емкий диалог, интеллектуальность в сочетании с продуманной конструкцией считались непременными признаками хорошей драмы. Теперь театры теряют интерес к слову. Это вызвано двумя разными (на первый взгляд) причинами.

Первая из них – коммерциализация театра. Театральные администраторы и продюсеры, озабоченные в первую очередь финансовыми соображениями, а не романтическими мечтами о разумном, добром и вечном, ищут пьесы полегче, попроще. Они убеждают драматурга, что зритель не воспринимает фразу, в которой больше четырех слов, и реплику, в которой больше двух фраз. Они предпочитают пьесу, которая «не нагружает». В результате выращивается и зритель, желающий смотреть спектакли, в которых его «не нагружают». К сожалению, на этой почве вырастает и поколение драматургов, которые и не способны писать что-то иное. Что ждет театр на этом пути дальше? Переход к фразам из трех слов, потом из двух? А потом вообще отказ от слов?

Диалог многим постановщикам кажется скучным. Поэтому слово разбавляют, заглушают или подменяют «приемами». А еще лучше поставить вместо диалога клип со сцендвижением и эффектной концовкой на аплодисменты. Режиссерам драмы явно больше нравится быть балетмейстерами.

Впрочем, неумение выражать свои мысли – если они есть – приводит иногда драматургов к обратному: к обилию слов, говорильне, к словоблудию, не имеющему внятного смысла. Такая невнятица многим кажется оригинальностью и глубокомыслием.

Но наступление на слово активно совершается и с противоположного фланга – со стороны режиссуры и критики, считающей себя элитарной, определяющей моду в театре и задающей тренды его развития. В драматическом театре, всегда бывшем театром слова, теперь все более утверждается «визуальная режиссура», шоу вместо драмы. Человеческая речь уступает место танцам, музыке, пению, кино, компьютерным проекциям. Внимание к сценической речи актеров не может сравниться с вниманием к сцендвижению и мизансценам. Конечно, выражения типа «синтез искусств» и тому подобное выглядят привлекательно, но есть синтез, а есть просто мешанина. Слово перестает быть первичным базисом, на котором строятся все эти компоненты спектакля, диалог становится мешающим фактором. Театр, как и цирк, теряет связную речь. Из него уходит Слово, а вместе с ним – человек и его внутренний мир со всем его богатством, сложностью и многообразием. Как бы коротко и сжато пьеса ни была написана, ее всегда сокращают. Умение анализировать пьесу и ее диалог уходит в прошлое.

Разумеется, драматический спектакль – это не читка и требует создания яркого и выразительного визуального ряда. Театр – это зрелище, и он должен включать в восприятие произведения все органы чувств. Для этого в его распоряжении имеется огромный арсенал: сложная машинерия, декорации, костюмы, свет, жест, мимика, движение, компьютерное сопровождение и, конечно, мизансцены. Все это помогает переводить язык литературы на театральный язык, глубже и ярче выражать смысл происходящего, усиливать его эмоциональное воздействие. В теории это верно. Вопрос в том, каковы цели этого зримого ряда и нужно ли его строить в ущерб слову и речи. На практике часто трудно понять, зачем актеры, ведя, например, диалог в интерьере, мечутся по сцене, лазают по стремянкам вверх и вниз, что-то бормочут, стоя спиной к зрителю, играют в футбол, уходят за кулисы и возвращаются, продолжая что-то говорить или кричать друг другу с разных концов сцены, перетаскивают мебель с места на место, ездят на велосипедах, ползают на четвереньках, валяются на полу, прыгают на одной ноге, льют воду в тазы, пускаются танцевать, не говоря уж о парных движениях другого рода. Чтобы было «нескучно»? Но ведь все это вкупе с видео на модных ныне в театре киноэкранах не обогащает, а успешно разрушает диалог, отбрасывает его на третий план, делает его невоспринимаемым и лишенным смысла. Если к этому еще прибавить столь частые сейчас визг, крик и заглушающую все музыку (по выражению Жванецкого, «музыка теперь – враг человека»), зрелище становится совсем утомительным, невнятным и действительно скучным.

Одна из причин такого стиля режиссуры – наблюдаемый ныне относительный кризис драматургии (который, в свою очередь, в значительной мере объясняется и перепутьем, на котором находится сейчас театр). Не находя (и не ища) достойной, по их мнению, литературы для театра, постановщики стали считать, что слово в театре играет второстепенную роль, что современный зритель не в состоянии усвоить слова и они его не интересуют и т. п. Однако и с текстами классиков театры привыкли теперь тоже обращаться достаточно вольно.

Другая