Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

А д о л ь ф. Не валяй дурака, князь!

К н я з ь. А я, милок, без дураков. Этого желторотого птенца как-никак подцепил я, он шлялся по всем кафе и хвастал, что папаша выдал ему двадцать тысяч на покупку красок для фабрики. И что, мол, ему охота малость погреть руки на этом капитальце. Сперва я подумал, не втянуть ли сосунка в аферу с кокаином? Но потом решил — больно зелен для такого рискового дела. Лучше затащу его к себе на пулечку. Но если будешь жмотничать и не отвалишь пять тысячных, я-таки займусь с ним продажей кокаина.

А д о л ь ф. За мной не заржавеет, только приведи. Ну давай валяй за ним!

К н я з ь. По рукам. Он тут неподалеку. Наше вам, пани Мартичка! (Уходит.)

А д о л ь ф. Надо его поскорее заменить. А то не оберешься хлопот. Кокаин да карты — прямая дорожка за решетку. (Марте.) Марта, как только позвонят — мигом за рояль! Да поярче размалюй щечки! Ну-ка, повернись! Сними шаль!

Марта снимает шаль, на ней платье с глубоким декольте.

Я же велел надеть зеленое. Здесь слишком маленький вырез. Впрочем, если князь и впрямь приведет желторотого птенца, с него и этого хватит. За ужином сядешь рядом с ним. Упиться ему не давай, пусть только хлебнет для куражу перед пулькой.

М а р т а. Ладно…

А д о л ь ф. Когда сядем за карты, войдешь в комнату. Поняла? Чтоб не упрашивать тебя, как прошлый раз. Да приласкайся к мальчишке, чтоб он не заметил, когда пойдет плохая карта.

М а р т а. То, чего ты от меня требуешь, ужасно! Любой гнусной руке ты позволяешь ко мне прикасаться. Неделю назад ты даже смеялся, когда какой-то толстяк тискал мои руки до синяков. Я сама себя презираю. Жалкая тварь…

А д о л ь ф (подходит к буфету и наливает в рюмку коньяк). На-ка, выпей немного, это тебя успокоит. И вправду будешь жалкой, если снова явишься с опухшими от слез глазами.

М а р т а. Не стану помогать тебе обирать людей! Не хочу!

А д о л ь ф. Послушай, выпей! И чтоб я больше этого не слышал! Ты знаешь — миндальничать я не привык. Подумаешь, какая утонченная, воспитанная, образованная! Да я вот ничем другим заниматься не могу, а хорошей пульки без красивой женщины не составишь. Придется подыскать другую. Само собой, мне нужна элегантная, шикарная женщина. Она будет носить те же платья, жить в твоих комнатах и — чем черт не шутит — спать в твоей постели.

М а р т а. Адольф, и ты говоришь это через год после нашей свадьбы?

А д о л ь ф. Да, милочка, пока еще только говорю. Я знаю, ты меня любишь и сделаешь то, о чем я прошу. Вся эта шваль потом уходит, и мы опять остаемся одни. Утром ты ни о чем и не вспомнишь…

Входит Ю л ь ч а. Серое, почти старушечье лицо; одета как служанка, хотя повадки хозяйские — видно, что именно она распоряжается в доме.

Ю л ь ч а. Скажет мне кто-нибудь наконец, что готовить на ужин? Для нежностей у вас целая ночь впереди.

А д о л ь ф. Подай бутербродов — и баста. (Достает из письменного стола несколько карточных колод.)

Ю л ь ч а. Сколько сегодня каплунов?

А д о л ь ф. Один.

Ю л ь ч а. Жирный?

А д о л ь ф. Тысяч на двадцать. Да… поставь в ледник несколько бутылок вина! (Уходит.)

Ю л ь ч а. Ишь вырядилась. И когда это он успел накупить тебе новых тряпок?

М а р т а (кажется, готова сорвать с себя платье). Нате, возьмите их, возьмите себе!

Ю л ь ч а. Не сходи с ума, на кой они мне!

М а р т а. Я не просила, мне ничего от вас не надо.

Ю л ь ч а. Экую жалкую курицу выбрал мой мальчик! Какой от тебя прок! Ни с того ни с сего подавай ему благородную, образованную — и враз под венец! Мало ему было баб!.. Водил бы девок сколько душе угодно, я ему не помеха.

М а р т а. Если бы я только знала…

Ю л ь ч а. Ну, да пусть его. Я не ревную. Я свое получила задолго до вас, хотя тогда он и не мог покупать мне бриллианты.

М а р т а. Вы — самое отвратительное в этом доме.

Ю л ь ч а. Нет, самое отвратительное — это ты. Я здесь своя. Я его вырастила, латала ему штаны, в школу собирала. Я была его первой любовницей. Чего ты к нему прилипла и торчишь здесь, коли нос воротишь? Ну, кто ж из нас отвратительней?

М а р т а. Я живу у своего мужа. Я выходила за порядочного человека. Я любила его.

Ю л ь ч а. Да ты бы вышла за него, даже если б он был простым карманником. За такого-то красавчика! Он мой. Был моим и останется.

М а р т а. Это мой муж!

Ю л ь ч а. Ты последняя его женщина, только и всего. А я была первой.

М а р т а. Убирайтесь вон, вон…

Ю л ь ч а. Она его любила… Эка невидаль!.. Барынька благородная!

Входит  А д о л ь ф.

М а р т а. Адольф, выгони ее, прогони отсюда, может, тогда все будет по-другому. От нее здесь вся грязь. Что ни слово — мерзость.

Ю л ь ч а. Что ты сказала?

А д о л ь ф. Вон, Юльча! Оставьте меня обе в покое!

Ю л ь ч а  безмолвно уходит.

Вот и тихо, Марта. Не делай похоронной мины. Есть хорошие новости: не исключено, что скоро я все-таки поставлю на другую лошадку. У людей, как я вижу, опять появилась тяга к приобретениям, пожалуй, снова можно будет заняться перепродажей недвижимости.

М а р т а. Адольф, заклинаю, сделай это! Брось карты, они до добра не доведут. Когда я вышла за тебя, я была так счастлива. У тети я жила как в монастыре, ни с кем не встречалась, ничего не видела. Я думала — с тобой начнется новая жизнь. Я увижу мир, людей, множество разных мест, познаю наяву все, о чем читала, слышала, думала. Я любовалась твоими широкими плечами, надеялась — ты одним толчком распахнешь передо мной дверь в жизнь. Вместо этого я живу в постоянном страхе, в ужасе от того, что вижу вокруг, боюсь выйти из дому…

А д о л ь ф. Первый раз мне захотелось иметь женщину только для себя — и вот связался с плаксой… Марш в постель! Правда, ты и там… Нет, стой! Не отпущу. Хочу тебя. (Обнимает ее, но Марта стоит в оцепенении, бессильно опустив руки.) Любишь меня? Все еще любишь? Я не кажусь тебе стариком?

М а р т а. И как у тебя язык поворачивается? (Обнимает его.) Если бы не карты, не эти люди, не Юльча… Я снова была бы счастлива… мы оба. Мне здесь уже нечем дышать. Так жить я не могу.

А д о л ь ф. Все не так просто, как ты думаешь. Я задолжал Машеку, а вырваться из его клешней нелегко.

М а р т а. Этого мне ты не говорил.

А д о л ь ф. Я себе не принадлежу. Теперь ты это знаешь. Все они готовы утопить меня в ложке воды. У меня