Из дома вышел человек… - Даниил Иванович Хармс

Для этой цели Василий Антонович сел в седло и приехал к профессору Мамаеву. Профессор Мамаев сидел в саду и читал книгу. На все просьбы Василия Антоновича профессор Мамаев отвечал одним только словом: успеется. Тогда Василий Антонович пошёл и лег в хирургическое отделение.

4

Началась операция. Но кончилась она не удачно, потому что одна сестра милосердия покрыла своё лицо клетчатой тряпочкой и ни чего не видела и не могла подавать нужных инструментов. А фельдшер завязал себе рот и нос и ему нечем было дышать и к концу операции он задохнулся и замертво упал на пол. Но самое неприятное это то, что профессор Мамаев в торопях забыл снять с пациента простыню и срезал ему вместо горба что-то другое, кажется затылок. А горб только потыкал хирургическими ножницами.

* * *

Придя домой Василий Антонович до тех пор не мог успокоится, пока в дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке.

* * *

Успокоившись Василий Антонович пошёл к другому доктору и тот быстро обрезал ему горб.

* * *

Потом всё пошло очень просто. Марья Михайловна развелась с Василием Антоновичем и вышла замуж за Бубнова.

* * *

Бубнов не любил своей новой жены. Как только она уходила из дома. Бубнов покупал себе новую шляпу и всё время здоровался со своей соседкой Анной Моисеевной. Но вдруг у Анны Моисеевны сломался один зуб и она от боли широко открыла рот. Бубнов задумался о своей биографии.

* * *

Отец Бубнова по имяни Фы полюбил мать Бубнова по имяни хню. Однажды хню сидела на плите и собирала грибы которые росли около неё. Но Фы неожиданно сказал так: Хню я хочу чтобы у нас родился Бубнов. Хню спросила: Бубнов? Да да?

– Точно так ваше сиятельство ответил Фы;

* * *

Хню и Фы сели рядом и стали думать о разных смешных вещах и очень долго смеялись.

* * *

Наконец у Хню родился

Бубнов.

〈Вторая пол. марта 1931〉

201

Как странно, как это невыразимо странно, что за стеной, вот этой стеной на полу сидит человек вытянув длинные ноги в рыжих сапогах и со злым лицом.

Стоит только пробить в стене дырку и посмотреть в неё и сразу будет видно как сидит этот злой человек.

Но не надо думать о нём. Что он такое? Не есть ли он частица мертвой жизни залетевшая к нам из воображаемых пустот? Кто бы он ни был Бог с ним.

22 июня 1931 года

202

Утро

Да, сегодня я видел сон о собаке.

Она лизала камень, а потом побежала к реке и стала смотреть в воду.

Она там видела что ни будь?

Зачем она смотрит в воду?

Я закурил папиросу. Осталось ещё только две.

Я выкурю их, и больше у меня нет.

И денег нет.

Где я буду сегодня обедать?

Утром я могу выпить чай: у меня есть еще сахар и булка. Но папирос уже не будет. И обедать негде.

Надо скорее вставать. Уже половина третьего.

Я закурил вторую папиросу и стал думать, как бы мне сегодня по обедать.

Фома в семь часов обедает в Доме Печати. Если притти в Дом Печати ровно в семь часов, встретить там Фому и сказать ему: «Слушай, Фома Антоныч, я хотел бы, чтобы ты накормил меня сегодня обедом. Я должен был получить сегодня деньги, но в сберегательной кассе нет денег». Можно занять десятку у профессора. Но профессор, пожалуй, скажет: «Помилуйте, я вам должен, а вы занимаете. Но сейчас у меня нет десяти. Я могу дать вам только три». Или нет, профессор скажет: «У меня сейчас нет ни копейки». Или нет, профессор скажет не так, а так: «Вот вам рубль, и больше я вам ничего не дам. Ступайте и купите себе спичек».

Я докурил папиросу и начал одеваться.

Звонил Володя. Татьяна Александровна сказала про меня, что она не может понять, что во мне от Бога и что от дурака.

Я надел сапоги. На правом сапоге отлетает подметка.

Сегодня воскресение.

Я иду по Литейному мимо книжных магазинов. Вчера я просил о чуде. Да да, вот если бы сейчас произошло чудо.

Начинает итти полу снег полу дождь. Я останавливаюсь у книжного магазина и смотрю на ветрину. Я прочитываю десять названий книг и сейчас же их забываю.

Я лезу в карман за папиросами, но вспоминаю, что у меня их больше нет.

Я делаю надменное лицо и быстро иду к Невскому, постукивая тросточкой.

Дом на углу Невского красится в отвратительную желтую краску. Приходится свернуть на дорогу. Меня толкают встречные люди. Они все недавно приехали из деревень и не умеют еще ходить по улицам. Очень трудно отличить их грязные костюмы и лица.

Они топчатся во все стороны, рычат и толкаются.

Толкнув нечайно друг друга, они не говорят «простите», а кричат друг другу бранные слова.

На Невском страшная толчея на панелях. На дороге же довольно тихо. Изредка проезжают грузовики и грязные легковые автомобили.

Трамваи ходят переполненные. Люди висят на подножках. В трамвае всегда стоит ругань. Все говорят друг другу ты. Когда открывается дверца, то из вагона на площадку веет теплый и вонючий воздух. Люди вскакивают и соскакивают в трамвай на ходу. Но этого делать еще не умеют, и скачат задом наперед. Часто кто нибудь срывается и с ревом и руганью летит под трамвайные колеса. Миллиционеры свистят в свисточки, останавливают вагоны и штрафуют прыгнувших на ходу. Но как только трамвай трогается, бегут новые люди и скачат на ходу, хватаясь левой рукой за поручни.

Д. Хармс. План его квартиры по адресу: Надеждинская ул., д. 11, кв. 9. 1928

Сегодня я проснулся в два часа дня. Я лежал в кровате до трех, не в силах встать. Я обдумывал свой сон: почему собака посмотрела в реку и что она там увидела. Я уверял себя, что это очень важно: обдумать сон до конца. Но я не мог вспомнить, что я видел дальше во сне, и я начинал думать о другом.

Вчера вечером я сидел за столом и много курил. Передо мной лежала бумага, чтобы написать что то. Но я не знал, что мне надо написать. Я даже не знал, должны быть это стихи,