Пьесы - Жан Жене

РОЖЕ. Он остался далеко позади, Господин Лейтенант.

ЛЕЙТЕНАНТ. Не беспокойтесь, он нас догонит… (с горечью) он-то не хромает. Он ходит ровно.

РОЖЕ (грубо). Господин Лейтенант…

ЛЕЙТЕНАНТ (сухо, слегка продвигаясь вперед и при этом хромая). Продвигайтесь. (Потом голосом более мягким.) Что мы можем с ним поделать? Мы находимся на пороге вхождения во смерть. Если выпутаемся, то с большим трудом. Его жестокость пожирает его изнутри и заставляет его блестеть: из-за него нас могут обнаружить.

Пауза. Все очень медленно производят движения, свойственные слепцам, при этом ни к чему не прикасаясь.

…Сейчас осведомлюсь. (Ощупью опускается на землю, ложится на вытянутую ногу одного из солдат — как будто на ветку дерева, — прикладывает ухо и слушает. Затем приподнимается.) Он идет. Приложив ухо к земле тропы, я услышал, как он приближается, тихонько, шагами бархатными, но широкими и уверенными… (Поднимается во весь рост.) Будьте внимательны, чтобы на дно оврага не покатились камни… Продвигайтесь!.. Ночь его защищает — его, но не нас… В конце тропинки должна быть гряда скал… обойдите ее аккуратно… Ведь вам же тоже не хочется, чтоб он к нам присоединился…

Внезапно выстрел. Лейтенант падает. После этого он должен говорить очень быстро и как бы тихим голосом. Все три солдата, а вслед за ними и четвертый — только что появившийся Ролан, — поворачиваются в его сторону. Они ощупывают воздух вокруг себя, что говорит о том, что все это происходит в темноте.

Вот она, ребята. Пришла, красавица. И я умираю ощупью… Немногое у меня осталось… Родина далеко… Генеральские звезды, хоть я и был их достоин, но даже подполковничьих соплей не получу… Пить…

ЖОЖО (мягко). Пить больше нечего.

РОЛАН (восхищенно, как будто речь идет о чуде). Щас окочурится.

НЕСТОР. Мы ему ничем помочь не можем. Подождать, пока он отойдет, прикрыть ему глаза и забросить в овраг.

Пауза.

ЖОЖО (голосом очень мягким). Конечно, так он будет не во французской земле, ну что же, можно все-таки. У нас ведь ничего другого нет… ему покажется, что он лежит в своей родной хибарке… (Колеблется.) Слушай, Роже, может, у тебя найдется газовой добавки, и у других тоже… могли бы дать ему глотнуть.

РОЖЕ (прижимисто). У меня… осталась только моя пайка.

ЖОЖО. Но ты совсем недавно говорил…

ЛЕЙТЕНАНТ (умирающим голосом). Пить…

НЕСТОР. Это наш долг, мы должны выполнить его. Коли уж он не будет похоронен в христианской земле, то пусть хоть, умирая, немного подышит родным воздухом…

РОЖЕ (еще более прижимисто). Нету. У меня всего только и оставалась пара пузырей, которые застряли в складках потрохов. А что у меня останется потом? Пустой живот. Пустой! Я-то уж знаю, что такое щедрость и благотворительность. И если мы станем все так стараться, то устроим ему торжественную церемонию похорон. Потому что по всей округе будет благоухать Гасконью.

ЖОЖО. Начал он высоко, а стал как один из нас. И поскольку нам больше нечего ему дать, да будет это от души.

РОЖЕ. А может, у него у самого найдется? Пусть постарается…

НЕСТОР. Надо быть человечными. Нельзя же требовать от умирающего…

Пауза.

РОЖЕ (делая яростное движение). Я все понял. Тащите его. Положим его под защиту скалы, пускай подышит воздухом Лот-э-Гаронны…

РОЛАН. А я-то из Арденн.

РОЖЕ. Кладите его аккуратно, спиной к скале.

Делают, как он сказал.

И пукайте бесшумно, чтобы враги нас не разоблачили. Вокруг враги, но нашими усилиями здесь, в ночи, во враждебной стране, появится покойницкая из наших мест, с запахом свечек, ладана и с порванным завещанием, покойницкая, очутившаяся здесь, как облако на полотне Мурильо… Да отверзнутся ноздри Лейтенанта, и пусть он, отходя…

Становятся по стойке смирно.

Итак: мы будем салютовать ему в тиши артиллерийским салютом для больших людей. Каждому свой выстрел. Цельтесь хорошенько ему в ноздри. Огонь. Прекрасно.

Пауза.

Прекрасно… Каждый выдал свое. Дух Франции…

Солдаты исчезают в правой кулисе.

МАТЬ (улыбаясь). Значит, он идет сюда?

КАДИДЖА (с той же улыбкой). Скоренько будет здесь. И все прочие тоже. Да не в том дело… (громко смеясь) есть еще мои мухи. Ты знаешь, что я — вроде как префектиха у мух, или, если хочешь, назначена ответственной по мухам.

МАТЬ (восторженно). А на мою свалку ты мне пришлешь две-три ударных группы?

КАДИДЖА (смеясь). Сейчас сделаем… (Делает призывное движение.)

МАТЬ (смеясь). Да время есть. Давай-ка поболтаем. Как ты думаешь, что остается делать тем, внизу?

КАДИДЖА (смеясь). Да ничего, беднягам. С них слишком многого требовали. А зарываться в паскудство — что это даст?

МАТЬ (смеется, и Кадиджа вместе с ней). Да ничего, я это отлично знаю, но именно поэтому! (Исходит приступами хохота, и между этими приступами говорит следующее.) Именно истины… Ха-ха-ха-ха!.. Доказать невозможно… Ха-ха! (Кажется, смех ее никогда не иссякнет.) Именно истины фальшивы!.. Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Ха-ха!.. (От смеха сгибается пополам) Именно истины невозможно довести до их высшего смысла… Хи-хи-хи-хи! Хо-хо! Ха-ха! Хи-хи-хи!.. Так, чтобы они при этом не умерли, и чтобы ты сам не умер от смеха, и если уж что превозносить, то именно их, до самой смерти! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи! Хо-хо!

КАДИДЖА (смеясь громче нее). И никто никогда не сможет их реализовать! Ха-ха-ха-ха!

МАТЬ (катаясь по земле от смеха). Никто!.. И никогда!.. Они, наверное… о… о… ни… наверное… Ха-ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи!..они, наверное, поют, и потом болит голова!

Катаются и корчатся на земле от смеха, до икоты.

КАДИДЖА. А когда я тебя видела, а ты не видела! Ха-ха! Очумела, никогда такого не было, мастер-техник, очумела, слушая тебя… Ха-ха-ха! Хи! Ха! Хи! В колючих кустах рассказывала о своем мужике, какой он был прекрасный, голодранец… Ха-ха!

МАТЬ (смеясь не менее громко). А я — дойти до того, чтобы сказать, что… ха-ха-ха! Хо! Что он был такой прекрасный, что при виде его я стала засыпать… храпеть… Ха-ха-ха! И что Саид… Саид вроде моей левой туфли, я ее нашла разодранной в помойке!.. (Тут она, кажется, приходит в себя.) Саид? Саид — ладно, но Лейла? Что же стало с ней? Куда же она делась, Лейла?

Вся сцена погружается в темноту. Актеры и ширмы исчезают в кулисах. Пауза ожидания. Тишина. Потом слева появляется Лейла, ступает на высоких каблуках. Она должна говорить очень рассудительно, без внешних эффектов. В течение всего монолога остается недвижимой.

На сцене видим только Мать — наверху и Варду — внизу слева, в золотых лохмотьях. Их освещают прожектора.

ЛЕЙЛА. Если бы я могла хотя бы подобрать свой глаз