Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы

Полифем — фельдфебель

Персей — фельдфебель

Нищий

Книготорговец

Глашатай

Торговка

1-й судья

2-й судья

3-й судья

4-й судья

5-й судья

У Виланда позаимствованы части диалога и речь Мильтиада, переведенная из косвенной в прямую.

Песню Тифида написал Берт Брехт.

Струтион. Я — Струтион, зубной врач. С меня начинается это проклятое дело. Оно меня полностью разорило. Полностью, повторяю. Дом, практика, брак, имущество — все полетело в тартарары. И при этом я не виновен, совершенно не виновен! Я сделал только одну ошибку, признаюсь: я родился в Мегаре и перебрался в это дрянное фракийское местечко Абдеру. Кто же это переселяется в Абдеру, спросите вы меня? Я тоже спрашиваю себя. Абдера — это катастрофа. Десять тысяч жителей — умолчим о них. Тысяча плохо построенных глинобитных домов — теперь большая часть их сгорела. Грязные улочки, окруженные одними болотами, где полно лягушек, — не будем о них говорить, у меня от лягушек голова кругом идет. Короче говоря, глухая провинция. Храмов — два. В одном поклоняются Латоне, богине, которая когда-то превращала крестьян в лягушек, в другом — Ясону, этому полубогу, который якобы убил двух могучих быков, — тоже типично. И вот здесь-то я зубной врач. Но я не хочу больше говорить об этом. Я хочу рассказать о том, как я однажды утром — прошлым летом — должен был срочно поехать в Геранию, в трех днях пути отсюда: у директора тамошнего Общества по импорту рабов заболел левый верхний зуб мудрости. С тех пор я проклинаю зубы мудрости. Итак, я отправляюсь в путь. Перед этим я поел — немного холодной индюшатины и одно яйцо. Ну и выпил стаканчик красного, не отрицаю. Моя ослица, на которой я обычно езжу, накануне вечером произвела на свет осленка. Пришлось мне с самого утра пойти на базар, который, как всегда, кишит нищими, глашатаями и торговцами, к одному погонщику ослов, чтобы взять себе осла напрокат.

Слышны его шаги.

Нищий. Подайте милостыньку, господин Струтион, маленькую, хорошенькую милостыньку!

Торговка. Сливы! Свежие сливы, первые сливы!

Глашатай. Афиняне высадились в Сицилии! Перелом в Пелопоннесской войне[33].

Антракс. А я — Антракс, погонщик ослов. На базаре ко мне подошел господин зубной врач Струтион. Теперь и меня упрекают в том, что случился пожар. Какая чушь! Это я-то, истинный патриот, — ведь я всегда говорю: Абдера превыше всего, Фракия превыше всего! Конечно, он не был мне симпатичен, этот зубодер, — подкатился ко мне на базаре, как бочонок, который подтолкнули, — ничего удивительного, он же из Мегары, там они изобрели плоскостопие! Видели вы когда-нибудь кого-нибудь из Мегары, кто был бы вам симпатичен? Нет, конечно. Я тоже не видел. И вином от него пахло, и не стаканчиком красного, а целой бутылкой. Так и разило! Вы представляете себе, какое это может произвести впечатление на простого человека, который круглый год, как я, питается одной просяной кашей с чесноком. И к тому же этого зубного врача из Греции еще ни разу не видели в храме — дремучий безбожник: даже ванна, говорят, есть у него в доме, у этого язычника!

Струтион. Итак, я беру себе напрокат осла у погонщика Антракса, чтобы доехать до Попополиса, первой остановки на пути в Геранию. Неплохого осла, должен сказать, хорошо ухоженного и даже вычищенного. Я сажусь, погонщик идет сзади. Еду по грязным улочкам, мимо ратуши, мимо театра, мимо спортивного зала, через нижние городские ворота, потом через верхние, и вот мы уже в болотах.

Слышно кваканье лягушек, стук копыт осла, шаги Антракса.

Антракс. Я бегу рядом с ними обоими. Рядом с ослом и рядом с зубным врачом, сидящим на осле. А я — пешком, как всегда. Священные лягушки квакают, тоже как всегда. Я бью поклоны: в сторону востока, в сторону запада, в сторону севера и в сторону юга. Зубной врач и не шелохнется. Такой безбожник, такой язычник! Мы оставляем за собой священные болота и приближаемся к большой равнине.

Струтион (стонет). О-о, проклятье! Какая безумная жара! Равнина между Абдерой и Геранией славится жарой.

В народе ее называют равниной солнечных ударов. И я еду, еду, еду. Иногда осел останавливается, затем бежит дальше, затем опять останавливается — а за нами погонщик, от которого воняет чесноком. Я еду. Солнце поднимается все выше. Я еду. Целый час. Ни деревца, ни кустика, ничего, только равнина, только выжженная трава и сверчки, тучи сверчков. Такая равнина может быть только во Фракии. У меня начинает кружиться голова, солнце — словно огненное колесо, обжигающее на ходу осла и человека. Наконец я уже перестаю что-либо соображать. Я слезаю с осла и сажусь в его тени. И тут на меня воззрился этот парень, а потом произошло нечто невероятное. Я не верил своим ушам.

Антракс. Эй, господин, чего это вы? Что это значит?

Струтион. Какое тебе дело? Я присел ненадолго в тени осла. Солнце так печет, я прямо теряю сознание.

Антракс. Нет, добрейший господин, об этом не было уговору! Я дал вам напрокат осла, а о тени вы ничего не говорили.

Струтион. Ты что, с ума спятил? Тень сопутствует ослу, это само собой разумеется. Я взял напрокат обоих, когда взял осла.

Антракс. Клянусь священными лягушками! Это совсем само собой не разумеется. Осел — одно, а его тень — другое. Вы взяли у меня напрокат осла за десять медяков. Если вы хотели взять вдобавок напрокат и тень, вы должны были об этом сказать. Короче говоря, господин, вставайте и езжайте дальше или заплатите мне за тень, что обойдется не так уж дорого.

Струтион. Как? Я заплатал за осла, а теперь должен еще платить за его тень? Будь я сам трижды осел, если я это сделаю! Осел мой на весь день, и я буду сидеть в его тени сколько мне вздумается, можешь быть спокоен!

Антракс. Вы это серьезно?

Струтион. Совершенно серьезно.

Антракс. Тогда пусть господин сразу же возвращается в Абдеру, прямо в городской суд. А там увидим, кто из нас прав. Да будут священные лягушки милостивы ко мне и к моему ослу, и тогда мы посмотрим, как вы заберете у меня против воли тень моего осла!

Струтион. Ну что я мог поделать? И для этого, переехал из Мегары в Абдеру! Такое может случиться только во Фракии. Сначала мне очень хотелось избить этого погонщика, но потом я поглядел на него: детина метр девяносто и вдвое шире своего осла. Мне ничего другого не оставалось, как бросить зуб мудрости на произвол судьбы и вернуться в Абдеру, к городскому судье Филиппиду.

Филиппид. Нехорошо. И оба они вернулись ко мне, к городскому судье Филиппиду. Я сижу в здании суда — было около одиннадцати часов — и уже издали слышу их крики.

Струтион. Обманщик! Ты погубил мою практику!

Антракс. Кровопийца! Вы хотите меня, бедного парня, раздеть догола!

Филиппид. Ну, думаю я, кричите, кричите, на то я и городской судья. Уже двадцать лет. Ну, думаю я, пусть они только придут сюда, когда кругом не будут шнырять адвокаты, и все кончится у меня полным миром. Я всегда за мировую. Каждый, кто так кричит, кажется мне правым. Когда ко мне приходит богач вместе с вором, я сначала выслушиваю богача. Разумеется, богач прав. Что твое, то твое. Красть нельзя. Потом я выслушиваю вора. Ну, думаю я, он тоже прав, голодать нельзя. Человеку нужен хлеб. Таким образом получается, что и богатый прав, и бедный тоже прав. Должен ли я стать на чью-то сторону? Потому-то я и стою за мировую, чтобы каждый был прав. Это говорю я, городской судья Абдеры. Мир должен быть у всех. Без мира ничего не выйдет. Ну, думаю я, вот уже идут оба крикуна. Это зубной врач Струтион и погонщик ослов Антракс. Я их обоих знаю. В Абдере каждый знает каждого. Сначала я смотрю на зубного врача, потом на погонщика ослов, потом опять на зубного врача. Кто, собственно, из вас истец?

Струтион. Я подаю в суд на погонщика ослов, потому что он нарушил наш договор.

Антракс. Ая подаю в суд на зубного врача, потому что он хочет пользоваться тенью, которую не брал напрокат.

Филиппид. Стало быть, у нас два истца. А где ответчик? Странное дело… Ну, расскажите мне все еще раз, со всеми подробностями — только по очереди, пожалуйста, невозможно что-либо понять, когда оба орут в один голос.

Струтион. Глубокоуважаемый господин городской судья! Я, зубной врач Струтион, взял напрокат у этого погонщика одного осла на один день. Правда, о тени осла мы не договаривались. Но слыханное ли это дело, чтобы при таком найме надо было оговаривать тень? Ведь это, клянусь Геркулесом, не первый осел, которого дают напрокат в Абдере.