Сквозное действие, или Как стать драматургом - Александр Михайлович Галин

секунду все прислушались.

Т а ш а. Опять сломали код. Болтается на одном винте.

И г о р ь. Слушайте, ребята, я что-то здорово устал. Может, заляжем спать?

Л а р а. Можно. А то я тоже перестала соображать. Кладу в чемодан щипцы для орехов.

И г о р ь (достал серебристую упаковочку). Для полного отключения.

Л а р а. Пожалуй, и мне. Надо выспаться.

Т а ш а. Пап, дай тоже. У меня некоторое перевозбуждение.

И г о р ь. Эх, сказал бы мне кто-нибудь десять лет назад в Пелымском районе, где синие кедрачи, что я буду жрать эту гадость… Убил бы. (Смотрит таблицу характеров.) Вот, по-видимому, я. Тип «Т». «Все за компанию. С детства не хочет учиться. Чувствителен, при наличии контроля…»

Л а р а. Отвезете меня в аэропорт, как раз будет два. Пойдете пообедаете, там превосходный ресторан. Хоть на один день я буду спокойна.

Г о л о с (неуверенный, чуть заикающийся). Простите, могу я заглянуть буквально на пять минут?

И г о р ь (спокойно). Значит, код все-таки работает. (Нажал кнопку.) Входите, Николай Никифорович. (Взглянул на часы.) Двадцать два ровно. Самое нормальное время.

Вышел и тут же вернулся с человеком в плаще и шляпе, ботинки у него на толстой-претолстой подошве, но все равно он очень маленького росточка.

Н и к о л а й (снял шляпу). Здравствуйте. Я не очень поздно? Увидел свет во всех ваших окнах… Я зашел, чтобы сказать: дело приняло официальный оборот. Сегодня Алгебров принес заявление.

Пауза.

Вот собственно все, что я хотел. Я был убежден, он сам позвонит вам, не удержится… Поэтому решил зайти.

З а т е м н е н и е.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Все стоят так же, как в конце первой части.

Л а р а. Ташулька, принеси Николаю Никифоровичу шлепки.

Н и к о л а й. Я наследил? Эти ужасные рифленые подошвы… Нет-нет, я лучше еще вытру. (Так и делает.)

Игорь показывает Ларе и Таше: не надо настаивать на тапках: Николай маленького роста, а без рифленой подошвы станет совсем крохотным. Видя, что женщины поняли, улыбается.

Н и к о л а й (взглянул на улыбающегося Игоря). Вроде теперь порядок.

Л а р а. Я вообще считаю этот ритуал с тапками сомнительным. Правильно нас обличают женщины старого закала — просто мы стали плохими хозяйками, устаем, ленимся. Садитесь.

Н и к о л а й. Шел мимо вашего подъезда к себе, и вдруг в голову ударила эта мысль. Звонит вам Алгебров в двенадцать ночи и… Так и услышал, как он плетет небылицу о беседе со мной. Пугает. Представил ваше состояние — и рука невольно потянулась к кнопке… Живем рядом, по-соседски приятельствовали. Скользнула тень, ну что ж.

Л а р а. Еще бы! Мы — нормальные люди.

Н и к о л а й. Так что, пожалуйста, не нервничайте. По статистике, свыше шестидесяти процентов дел, где все держится на не очень надежных показаниях одного свидетеля, заканчиваются оправданием подозреваемого.

Л а р а. Мы очень благодарны, что вы зашли. По крайней мере будем внутренне готовы ко всей чепухистике.

Н и к о л а й (посмотрел на раскрытый чемодан). Меня, видимо, очень не вовремя занесло?

Л а р а. Готовлюсь к командировке в Японию.

Н и к о л а й. Японию?

Л а р а. Завтра вылетаю в Свердловск, оттуда — в Йохогаму.

Н и к о л а й. Это прекрасно. И удивительно! Желаю вам, как говорится… Надо идти.

Пауза.

Л а р а. Николай Никифорович. Это очень серьезно — то, что происходит? Заведомая ложь, оговор? Это весомо?

Н и к о л а й. В принципе, оговор — неприятная вещь. Если он к тому же удачно построен. Скажем так, профессионально. Но… Не принимайте, бога ради, мои слова впрямую. На практике, надеюсь, мне удастся разобраться. Летите спокойно в Страну восходящего солнца: вернетесь — я думаю, все будет нормально.

Л а р а. Знаете, в чем суть, Николай? Импульс, который вызвал все дело?

Николай удивлен.

Суть в том, что Алгебров нас всех ненавидит.

Н и к о л а й. Ненавидит? Это странно. За что?

Л а р а. Ненавидит. За что — не знаю. Когда он появился в то утро здесь, я сразу поняла. (Усмехнулась.) А, ладно. Вероятно, я гиперболизирую по интеллигентской манере. Просто рассчитывал получить десятку за шантаж, выпить на даровщинку.

Н и к о л а й. Может быть…

Л а р а. Если вы не очень торопитесь — чашечку чая? Перед вашим приходом как раз собирались почаевничать. Ташуль, чайник, наверное, уже кипит?

Таша с лету поняла, вышла.

Н и к о л а й. Ну, если по-быстрому…

Л а р а. Игорь, булку, сыр и тэ дэ.

И г о р ь. Чего хочет женщина… Но чаю, действительно, страсть захотелось.

Стол быстро уставляется едой.

Банка финского пива. Остался, увы, один экземпляр. Нам с вами, Николай Никифорович, по полстакана. Стакана-стакана́.

Т а ш а  внесла чайник.

Т а ш а. Порядок.

Лара разливает.

Л а р а. Николай Никифорович, бутерброды.

Н и к о л а й. Да-да, спасибо.

Пауза.

Т а ш а. Николай Никифорович, а вот у нас в секции есть Кротова Валя. Она, конечно, широкой публике мало известна. Она, между прочим, ну, не в этом суть. Я к тому, что она живет в одном микроквартале с этим, с Тригонометровым. Так она говорит, он вчера или позавчера, я, конечно, не уточняла, но она говорит — он вообще уехал. Как же так?

Н и к о л а й. Видишь — не уехал. Он, знаешь, из тех, у кого семь пятниц на неделе: решает, потом перерешает.

Т а ш а. А вы знаете, Николай Никифорович, я вот вспомнила. Однажды этот Алгебров, представляете, заявился к нам в спортзал. Точно, он, на все сто. Закрытая тренировка, зрители не допускаются. Ка-те-го-риче-ски. Входит, садится и начинает ощупывать взглядом наши фигурки… с очень нехорошим подтекстом. Потом — что вы думаете? — достает какой-то пузырек, проглатывает содержимое и удаляется. Обследуем пузырек (трагически расширила глаза) — спиртовой настой боярышника!

Л а р а. Таша. Ты ведешь себя чересчур раскованно. И все-таки, Николай, не могу понять: зачем вы вообще приняли заявление у этого человека? Вы же могли просто не принять?

Н и к о л а й. Не совсем так, но… Почему не провести небольшое следствие? Может, он не из зловредства? Может, ему померещилось? Может, с того места, где он сидел, ничего и нельзя разглядеть? В этом случае обвинения отпадут сами собой.

Л а р а. А моральные потери? Мы же все невольно мучаемся. И вы, и мы. Честное слово, начинаешь склоняться к этой обывательской пошлости: лучше не вмешиваться. Если б Игорь ушел и все — не было бы никакого разговора. А он бросился немедленно, пытался спасти. Сделал максимум…

Игорь вдруг встал, ходит. Все смотрят на него.

И г о р ь (бормочет, не сразу стало слышно). «…На мосту ворона сохнет. Я беру ее за хвост и кладу ее под… Пусть ворона мокнет. Вот иду я…»

Л а р а. Игорь!

И г о р ь. Что?

Л а р а. Что с тобой?

И г о р ь. Ничего. (Сел.) Кстати, я не немедленно бросился. То самое «не вмешивайся» — тоже промелькнуло.

Л а р а. Но ты же преодолел!..

Т а ш а. А эта сволочь даже пальцем не…

И г о р ь. Девочки, не надо выступать. У меня есть язык и, говорят, неплохо подвешен.

Л а р а.