Владимир Пистоленко - Раннее утро

И р и н а. А вы?

О б р у ч е в. Я должен остаться здесь. Должен. Прощайте! Прощайте, Ирина Ивановна, и Христом-богом молю — уезжайте!

И р и н а. Да хранит вас бог! (Целует Обручева.)

Обручев уходит.

Что же делать?

С т р ю к о в. Не знаю…

И р и н а. Надо собираться.

С т р ю к о в. Ехать?

И р и н а. Ехать.

С т р ю к о в. Защитники, черт бы их побрал! Ты уезжай, а я…

И р и н а. Зачем рисковать? А впрочем — как знаешь.

С т р ю к о в. Так и не поели из-за чертова поручика. Анна! Надежда!

Входят  А н н а  и  Н а д я.

Ирина Ивановна уезжает.

А н н а. Батюшки! Опять?

С т р ю к о в. Собери ей провизии на дорогу.

И р и н а. Ты, Надежда, едешь со мной. В Уральск.

С т р ю к о в (Анне). Да скоро чтоб! Лишнего не берите.

И р и н а. Ну, чего стоишь?

Н а д я. Я… не поеду.

И р и н а. Что?

С т р ю к о в. Ты в своем уме? Скажут — поедешь.

Н а д я. Не поеду.

И р и н а. Заставлю! (Достала из кармана браунинг.)

А н н а. Ирина Ивановна, неможется ей!

И р и н а. Отойди прочь!

А н н а. Меня лучше возьмите! Я с дорогой душой!

И р и н а. А! Черт с тобой, оставайся. Но мы еще поговорим. (Анне.) Быстрее собирайся!

Надя и Анна уходят.

Денег мне дашь?

С т р ю к о в. Боже мой! Вот, бери! А в Уральске — у приказчика Кузькина…

И р и н а. Спасибо. (Уходит.)

С т р ю к о в (прислушивается). Кипит, как в аду. Кабы знать, где споткнешься… (Оглядывается вокруг.) Ну как все это бросить? (Словно прощаясь, обнимает вещи, гладит, прижимается к ним. Вдруг по окну полоснула пулеметная очередь, зазвенело, посыпалось стекло. Вскрикнул, упал на пол.)

К о н я х и н (вбегает). Хозяин! Лавки горят!

С т р ю к о в. Горят? (Бросился в дверь.) Василий! Запрягай! Запрягай!..

Обстановка первой картины. Прошло несколько часов. Ночь. В окно гостиной видно зарево пожара. Н а д я  у окна. Входит с фонарем и мешком  В а с и л и й. Он положил у порога мешок и направился к  Н а д е.

В а с и л и й. На улице тихо стало. Только собаки лают. (Помолчав.) Вот дела-то! Жил человек, жил-наживал и бросил ни за здорово живешь.

Н а д я. А тебе что — жалко?

В а с и л и й. Чего мне его жалеть? Только я к тому — придись на меня, я бы на горбу все унес, на карачках, ползком!..

Н а д я. Тебе на карачках не привыкать — умеешь!

В а с и л и й. Зря смеешься, Надя. Нашему брату только так и велено. Что и раньше, то и теперь — все одно. Ну, царя, скажем, согнали, Бутова посадили, а нам что от того? Как крутили коням хвосты, так и будем… Теперь же красные эти — думаешь, лучше будет? Держи карман! Говорят, бьют они безо всякой жалости. Потому вот и красными называются, что все в крови!

Н а д я. Дурак ты, и разговоры твои дурьи!

В а с и л и й. Ну, а пожары от кого?

Н а д я. Может, от снарядов… Или сами казаки жгут.

В а с и л и й. Думаешь, если твой Семен у красных…

Н а д я. Про Семена не твое дело. И совсем он не мой. Дошло?

В а с и л и й. Зря серчаешь, Надь, ей-богу. Вот даже дураком меня назвала… А я к тебе всей душой… Ты послушай, об чем я. Давай сбежим. Запряжем в бричку коней, коров пару привяжем… Из сундуков наберем, на что душа потянется… А тут — огонька поддадим, кто узнает? На красных гвардейцев подумают. А мы своим хозяйством жить станем. Спервоначалу — мазанку, может, а после дом отгрохаем! Пятистенок… Земли купим у казаков, десятин пять сотельных… Ты за хозяйку будешь…

Н а д я. На чужое глядишь — руки чешутся?

В а с и л и й. Да ведь красные все равно до нитки разграбят, а мы чем хуже?

Н а д я. Боже тебя упаси хоть пылинку тронуть, такой шум подниму — не обрадуешься!

В а с и л и й. Твое разве?

Н а д я. Было бы сказано… Что у тебя в мешке?

В а с и л и й. Да так…

Н а д я. Вытряхивай!

В а с и л и й. Ну, ну! Не больно-то!

Н а д я. А ты подумал, что будет, если вернется хозяин и узнает, — шкуру живьем спустит. Или вот красные зайдут, а я возьму да скажу… (Вырывает мешок, вытряхивает содержимое.) Эх ты, ворюга-ворюга! На рваное тряпье позарился!

Вдруг послышались крики, выстрелы и снова крики. Надя привертывает лампу, опускает штору. Прислушивается.

В а с и л и й. Вроде как опять никого.

Где-то громкий стук.

Голос за окном: «Хозяева! Пустите! Отоприте!»

Н а д я (Василию). Спроси, кого надо.

В а с и л и й. Кто там?

Голос: «Пустите, человека ранили…»

Н а д я. Открой!

В а с и л и й. Я? Чтоб по голове тюкнули?

Н а д я. Дай фонарь!

В а с и л и й. Сама хочешь? Ни в жизнь!

Н а д я. Дай, тебе говорят. (Вырывает фонарь и убегает из комнаты.)

Где-то стукнула дверь.

В а с и л и й (прислушиваясь). Кого там черти носят не вовремя?

С е м е н  и  Н а д я  вносят  О б р у ч е в а. На нем студенческая фуражка, тужурка. Усы сбриты.

В а с и л и й. Семен!

С е м е н. Помоги! Да не бойся, живой он, только без памяти.

Усаживают Обручева в кресло.

Раны-то вроде нет… Ушибли здорово, сволочи…

Н а д я. Я сейчас… Надо к голове холодное. (Убегает.)

В а с и л и й. Это кто?

Возвращается  Н а д я, накладывает на голову Обручева повязку.

С е м е н. Давай помогу. Ох, братцы, это такой человек, такой человек!

В а с и л и й. А кто его?

С е м е н. Кто? Бутов уголовников из тюрьмы выпустил, они и творят… Жгут, грабят, бьют. Мы рассыпались по городу, малость выловить… Я, значит, иду по вашей улице и заметил: у дома купца Асхатова возятся, солому поджигают. Я — «Стой!» Ну, стрельба… Как назло — патроны все. Стал отбиваться прикладом… Тут он подбежал… Я крикнул: лупи бандюков!.. Убили бы, кабы не он. Меня-то спас, а сам… Дышит? Надя. Дышит.

Обручев, вздохнув, открывает глаза.

С е м е н. Живой!

О б р у ч е в. Где я?

С е м е н. За каменной стеной, друг! Тебя, товарищ, как зовут?

О б р у ч е в. Шестаков… Сергей…

С е м е н. Сережка, значит. А меня — Семен Маликов.

Н а д я. Голова болит?

О б р у ч е в. Кружится…

С е м е н. Пройдет, брат, крепче будет. Здешний?

О б р у ч е в. Из Актюбинска. (Поднявшись, пошатнулся.)

Н а д я. Может, вам отдохнуть?

О б р у ч е в. Нет. Пойду.

С е м е н. Вот что, Сергей, утром пойдешь. (Наде.) Место найдем?

Н а д я. Так весь же дом пустой… Сюда можно, в мезонин. Пойдемте!

С е м е н. Я краем уха слышал, вроде тут наш штаб будет.

Н а д я. Места хватит на десять штабов.

Вслед за Надей уходят Семен и Обручев. Василий собирает свои вещи.

В а с и л и й (возится с мешком). Тряпье! Такое тряпье деньги стоит… А возьмет Надька да скажет? Связался! И верно дурак… (Переносит мешок в прихожую, прячет его.)

На лестнице появляются  С е м е н  и  Н а д я.

В а с и л и й. Калитку закрыла?

Н а д я. Нет. Не закрывала.

В а с и л и й. Видали? Ну, я побегу… Еще кто ворвется.

Семен и Надя переходят в гостиную.

Н а д я. Значит, он тебя выручил?

С е м е н. Без него — конец.

Н а д я. Смелый. Правда?

С е м е н. Лев! Поняла? Вот посмотришь, он у нас останется, уговорю. (Меняя тон.) Заметила, мы даже не поздоровались.

Н а д я. Я как увидела тебя и все позабыла…

С е м е н. Напугалась?

Н а д я. Прямо вот в сердце кольнуло. Думала, что-нибудь с тобой.

С е м е н. Со мной до самой смерти ничего не будет. Ну, здравствуй! (Крепко обнимает, целует Надю.)

Н а д я. Не надо. (Отстраняясь). Ну, не надо…

С е м е н. Все! (Отпускает.) И не думал — само так получилось… Соскучился-то… Прошлый раз я говорил — кто ты есть для меня, только ты…

Н а д я. Ну, что я? Да ты же мне вместо брата…

С е м е н. Спасибо.

Н а д я. Вот и обиделся…

С е м е н. Пускай будет брат. (После паузы.) Не болела тут?

Н а д я. Нет, с чего ты взял?

С е м е н. Лицо вроде осунулось. И побелело.

Н а д я. С хорошей жизни. Сам все знаешь. (В порыве откровенности.) Веришь, иногда хотелось в реку, в омут кинуться, чтоб один конец…