Александра Бруштейн - Голубое и розовое

Блюма без слов опускает голову.

Почему? Они жабы, да? А почему ты всем говоришь «вы»? Надо говорить «ты».

БЛЮМА (тихо). Это, Женя, не все любят.

ЖЕНЯ. Мне не смей «вы» говорить! Слышишь? Я обижусь! Хорошо?

БЛЮМА. Хорошо.

ЖЕНЯ. Ну, скажи сейчас: «Ты, Женя, дура».

БЛЮМА. Нет… Ты, Женя, умная.

ЖЕНЯ. И если они тебя будут обижать (сжала кулаки), я им такого Алкивиада покажу!..

МАРУСЯ (подойдя, очень мрачная). И все — вранье!

ЖЕНЯ. Что вранье? Как ты смеешь, Маруська?

МАРУСЯ. Никакая у Наврозовой не скарлатина, простая инфлуэнца. (Садится между ними на подоконнике.) А я уж обрадовалась: буду в лазарете лежать, книжки читать!

ЖЕНЯ. А откуда книжки?

МАРУСЯ. Мне в приемный день брат принес. «Тарас Бульба», сочинение Гоголя… Потихоньку сунул — никто и не видал. Ты это читала, Блюма?

БЛЮМА. Да. Вы только, пожалуйста, другим не говорите — они смеются. Мой брат в типографии работает наборщиком. Он оттуда разные книги приносит.

ЖЕНЯ. А вы мне про эту Бульбу расскажете? Маруська, Блюма, а?

МАРУСЯ. Так ведь я не дочитала. Я только первую половину.

ЖЕНЯ. А Блюма вторую половину доскажет.

Дальнейший разговор не слышен, видно только, как Маруся оживленно рассказывает. В зале становится многолюднее: девочки ходят парами, тройками, останавливаются группами. Возвратились в зал Хныкина и Шеремет и идущие за ними по пятам Рая и Зина.

ШЕРЕМЕТ (подойдя ко второму окну). А сейчас мы на людей поглядим. (Лезет на подоконник, напевая.)

Растворите мне темницу,Дайте мне сиянье дня…

ХНЫКИНА (подхватывает).

Черноокую девицу,Долгогривого коня…

ШЕРЕМЕТ. Медамочки, а кто у дверей постережет?

ЗИНА. Я, я! Дуся, дивная! Я для вас в огонь и в воду! (Бежит к двери.)

ШЕРЕМЕТ (на подоконнике, стоя на цыпочках, вытягивает шею, иначе в закрашенные очень высоко светлой краской окна ничего не видно). Ах!.. Видишь, Тоня?

ХНЫКИНА. Да… Красиво как!

ВСЕ (столпившись у окна, кричат). Что такое? Что красиво? Что вы там видите?

ХНЫКИНА. И все — конные. Красиво как!

ШЕРЕМЕТ (глядя в окно). Полиции сколько!

ХНЫКИНА. Какие-то солдаты едут.

ШЕРЕМЕТ. С нагайками. Это казаки. Красиво как! И лошадки какие дусеньки!

ХНЫКИНА. Куда ж это они? Разве сегодня парад?

ШЕРЕМЕТ. Глупости! Какой же парад в будни?

ЗИНА (у двери, предостерегает). Мопся… Мопся идет!

От одной к другой передается: «Мопся… Мопся… Мопся идет!» Входит Мопся. Она в самом деле похожа на мопса: маленькая, пожилая, лицо нездорового, желтого цвета; в синем платье классной дамы; зябко кутается в пуховый платок.

МОПСЯ. От окна, медам, от окна! Нечего вам у окон делать!

Девочки отскакивают от окна. Раздается звонок к началу урока. Движение в зале, в котором остались только четырехклассницы с зелеными бантами. Ученицы других классов ушли.

На урок, медам, на урок! Сейчас придет Лидия Дмитриевна.

Девочки встают по четыре в ряд. Стоят неподвижно. Тишина.

ЖЕНЯ (тихо Марусе и Блюме, которые стоят с ней в одном ряду). Вот бы сейчас хватить: «Га-га-га-га!» или «Голды-голды-голды-голды!»

Блюма испуганно взглядывает на нее. Маруся давится смехом.

МОПСЯ. Кто это там? (Подходит к Блюме.) Это вы, Шапиро?

Блюма молчит.

Я вас спрашиваю, Шапиро! Вы шептались?

Блюма молчит.

ЖЕНЯ. Софья Васильевна, это я.

В зал входит учительница танцев Лидия Дмитриевна. Она молодая, розовощекая, очень счастливая. За ней идет унылая фигура — таперша Анна Ивановна, которая проходит к роялю. При появлении Лидии Дмитриевны все девочки делают реверанс.

ЛИДИЯ ДМИТРИЕВНА. Здравствуйте, медам! Анна Ивановна, попрошу приседания…

Таперша играет, Лидия Дмитриевна, напевая, проделывает вместе с девочками все упражнения.

Раз, и два, и три, и…

ЖЕНЯ (тихо Марусе). Ну, дальше, дальше! «Тарас заманил Андрия далеко…» Ну?

МАРУСЯ (тихо). Да, и вот, понимаешь, они, только они двое и остались. Андрий испугался ужасно, а Тарас ему говорит с насмешкой так: «Ага! Попался! Не помогли тебе твои ляхи!»

ЖЕНЯ. Ой! Ну, а дальше?

МОПСЯ. Тише, медам. Кто там шепчет? Шапиро, опять вы?

ЛИДИЯ ДМИТРИЕВНА. Раз, и два, и три, и…

МАРУСЯ. Тут Тарас ему говорит: «Раз ты мой сын — ну, значит, я тебя убью».

В дверях актового зала появляется инспектриса Жозефина Игнатьевна Воронец (Ворона). Вид у нее зловещий. Когда она входит, всегда кажется, что сейчас она прокаркает беду, что несчастье притаилось в складках траурного платья, облекающего ее тощую фигуру, в тальмочке, болтающейся на ее плечах, даже в гладенькой, прилизанной голове, на макушке которой аккуратненький бубличек волос.

ВОРОНА (стоя в дверях, возвещает). Елизавета Александровна!..

В дверях появляется начальница Сивова (Сивка). Тяжелая, грузная старуха, будто без шеи и без ног, она производит такое впечатление, словно у нее голова воткнута прямо в туловище, а туловище поставлено прямо на пол. При этом она сама себя видит, наверное, такою, какой она была лет сорок тому назад: все ее движения, жесты и выражение лица были бы уместны для очень юной, очень хрупкой, очень нежной девушки. Сивка тоже в синем шелковом переливчатом платье. На груди бриллиантовая брошь. Подмышкой беленькая собачка. При входе Сивки все девочки приседают в глубоком реверансе.

СИВКА (недовольно). Как нехорошо! Нестройно как!

ВОРОНА (мрачно каркает). Ужасно! Ужасно!

СИВКА (обращаясь к Вороне). Жозефина Игнатьевна, пожалуйста.

ВОРОНА (девочкам). Стоять, как стояли! Буду измерять! (Ходит по рядам от одной девочки к другой, измеряя складным сантиметром расстояние от юбки до пола.) Звягина — двадцать восемь. Хорошо. Певцова — двадцать восемь. Правильно. Аверкиева… Мусаева… Ярошенко — тридцать два. Елизавета Александровна, у Ярошенко — тридцать два!

СИВКА. Ай-ай-ай! Как неприлично! Ведь правило — двадцать восемь!

ЯРОШЕНКО. Елизавета Александровна, у меня двадцать восемь и было, только, верно, я расту.

СИВКА. Вот и нехорошо… неаккуратно!

ВОРОНА. Безобразие! Срам! Коленки видны! Скажите вашей маме, чтоб к завтрему было прилично. (Продолжает измерять дальше.)

СИВКА. Дети, а какой у вас сейчас урок? Вот (показывает на Женю), вот вы, девочка, скажите.

ЖЕНЯ (недовольна — ее оторвали от «Тараса Бульбы»: говорит, не выходя из рядов). Танцы.

СИВКА (притворно-недоуменно вертит головой во все стороны). Ничего не понимаю. Кто это говорит?

ВОРОНА. Выйти из рядов! Выйти из рядов!

СИВКА. Я спрашиваю вот эту девочку: какой у вас сейчас урок?

ЖЕНЯ (выйдя из рядов). Танцы.

СИВКА. Ничего не понимаю. С кем она говорит?

ВОРОНА. Реверанс! Реверанс!

ЖЕНЯ (скомкав реверанс). Танцы.

СИВКА. Ничего не понимаю! Что она говорит?

ВОРОНА (продолжая каркать над Женей). Полным ответом! Полным ответом!

ЖЕНЯ (угрюмо). Елизавета Александровна, у нас сейчас урок — танцы.

СИВКА. Ничего подобного! Ничего подобного! У вас такого урока не бывает. Медам, кто знает, какой у вас сейчас урок? (Кате, которая подняла руку.) Ну вот, пусть Аверкиева скажет.

КАТЯ (выйдя из рядов и сделав реверанс, обстоятельно докладывает «полным ответом»). Елизавета Александровна, у нас сейчас урок — танцование.

СИВКА (Жене). Вы слышали? (Кате.) Спасибо, мой дружочек.

Катя, сделав реверанс, возвращается на свое место.

У нас не бывает танцев. Танцы — это на балу. Это развлечение. А у нас — танцование. Это урок, наука. Вы учитесь танцовать для того, чтобы научиться грации, изяществу. Девушка должна быть грациозна, как фея! Вот, когда я вошла, вы сделали реверанс. Ужасно! Как гиппопотамы! (Садится в кресло, подставленное Вороной; собачка у нее на коленях.)

ЖЕНЯ (шепчет Марусе). Ну, дальше, дальше… Неужели убил его Тарас?

МАРУСЯ. Убил.

ЖЕНЯ. Сына? Ну, а дальше что было?

СИВКА. Вот (показывая на Катю) Аверкиева. Она всегда так кстати и толково отвечает. Ну вот, моя милая, покажите мне… Когда вы идете по коридору и встречаете кого-нибудь из преподавателей, или меня, или господина директора, какой реверанс вы делаете?

Катя показывает.