Дон-Коррадо де Геррера - Николай Иванович Гнедич
Дон-Коррадо де Геррера читать книгу онлайн
Поэт и переводчик Николай Иванович Гнедич (1784—1833), знаменитый создатель русской «Илиады», близкий друг И.А. Крылова и А.С. Пушкина, начинал как прозаик и драматург. В его ранних, времен студенческой скамьи, сочинениях, вдохновленных творчеством Шиллера, немецкими разбойничьими романами, первыми переводами английской «готики» и французскими переделками Шекспира, уже прослеживается, хотя и «сквозь тусклое стекло», нарождающийся гений русской словесности. Вершинное произведение этой поры, роман «Дон-Коррадо де Геррера», относится к числу сочинений, стоявших у истоков отечественной беллетристики. «Дон-Коррадо» написан насыщенным языком, с беспрестанными хлесткими восклицаниями, гремящими проклятиями, надрывными поминаниями преисподней и князя тьмы; по обилию жестоких, «натуралистических» сцен он не уступает «Монаху» М.-Г. Льюиса. Гнедич одним из первых вывел на русскую сцену героя-злодея, жестокосердного военачальника, «гробницу, пожирающую человечество». Герой романа — алжирский пират, беспринципный Дон-Коррадо, волею судеб сделавшийся испанским вельможей. В порывах неистовства он не ведает жалости ни к своей возлюбленной, ни к отцу, ни к родному брату. «Черная легенда» о старинной Испании восстает на страницах романа из тьмы веков во всём ее безудержном, мрачном и притягательном великолепии: читатель уносится в пучину суеверий, фанатизма, безжалостной Инквизиции, заговоров, убийств, насилия и бесчестия. Воображение автора не знает удержу в живописании казней, злодейств и жестокостей, вершимых его героями.
В раздел «Дополнения» настоящего издания вошли другие сочинения, важнейшие для русской «френетической» литературы. В повести Гнедича «Мориц, или Жертва мщения» сюжетная линия шиллеровских «Разбойников» (история о двух братьях, жестоком и праведном, и вставшей между ними возлюбленной) развивается «готическими» эпизодами (и прежде всего попыткой изнасилования в склепе, приводящей на память опять же «Монаха» Льюиса). В «разбойничьей» пьесе «Вольф, или Преступник от презрения» (не завершенном, но грандиозном начинании, планировавшемся как трагедия в 15 действиях) преступный герой оказывается не инфернальным злодеем, но жертвой перипетий и жестокого умысла. Наконец, впервые публикуется известная ранее лишь узкому кругу историков литературы пьеса «Мертвый замок» В.Т. Нарежного — «студента Московского университета», а в будущем — видного прозаика, одного из родоначальников русского реального романа. В этой кровавой драме на мотив «Удольфских тайн» А. Радклиф и «Разбойников» Фр. Шиллера изощренные фантазии юного автора обогащают причудливыми коллизиями сюжеты гремевших на весь мир произведений: призраки, замки, темницы, сумрачные башни, подземелья и пленники бурной чередой проходят перед читателем, складываясь в пульсирующую и живую, необычайно сочную картину.
Глубже воспринять творчество автора позволит развернутая статья Е.О. Ларионовой, а также обстоятельный комментарий.
Рекомендуется самому широкому кругу читателей.
Глава 9
Все люди, ужаснувшись чудовища, выбежали из замка. Дон-Коррадо, как дикий вепрь, бегает по длинным коридорам, громким голосом спрашивает Вооза — и одно эхо отвечает ему. Наконец, истощенный, упадает на постель. Пока он будет спать или, может быть, терзаться, обратимся к несчастной Олимпии, пьющей чашу горести. Она с глубокою скорбию идет в сад, подходит к трупу Алонза, смотрит на него сухими, огненными глазами и в молчании повергается на него.
— Как он холоден! — говорит Олимпия. — Он умер! Так, Алонзо умер! Нет, не может быть, чтобы он умер, не может быть, чтобы на лице мертвого сияла эта невинность души, чтобы видна была эта любовь, эта нежность, которая изображается на лице Алонза! Но что это? Губы его посинели, рана его точит кровь, — взяв его за руку, — рука его одеревенела; итак, в самом деле, он умер, умер!
Слезы полились из глаз ее, страшные вопли и стенания потрясли воздух, за ними последовало глубокое молчание, во время которого черты лица Олимпии показывали какое-то каменное бесчувствие, ибо она смотрела вокруг себя и ничего не видела, не видела даже стоящего пред нею слуги, бледного как смерть.
— Сударыня, — говорит он, — бога ради, перестаньте, пожалейте себя, удалитесь отсюда. Не дай бог, Коррадо застанет; он сделает, что хотел сделать с нами. Видите ли? Вон лежат убитые. Мы было пришли, чтобы погребсти Алонза, он как бешеный бросился на нас и убил двоих, прочие разбежались.
— Он и его убил, этого праведника, — говорит Олимпия. — Небесный Мститель! Где перст Твоего мщения? Где громы, молнии? Неужели они угасли, неужели мне, слабому творению, быть Твоим мстителем? Нет — я боюсь блестящего меча. Отмсти, отмсти, Праведный Судия! А, вот сбирается черная туча — там перун Твой, там гром Твой, не медли, не медли, Всемогущий, кинь молнию и избавь землю от чудовища, накажи братоубийцу! Я, я расторгаю узы, меня с ним соединявшие, расторгаю и проклинаю братоубийцу. Что это, что это? Туча проходит? А! Боже праведный! Что это? Неужели долготерпение Твое так далеко простирается? Но, несчастная! тебе ли испытывать непроницаемые судьбы Его? Неужели в одних тучах гром Его? Нет, и в тихий ясный день Он бросает перун правосудия; может быть, Он пошлет страшного Своего ангела. Скорее, скорее, Мститель! Или — я сделаюсь Твоим ангелом! И... Человек! — закричала она к слуге, — если ты имеешь сердце, дай, заклинаю тебя, дай мне меч. А ты, дух Алонза, где бы ты ни был, внемли. Я клянусь отмстить за тебя так, как может только отмстить женщина.
— Сударыня! ради бога, пощадите себя! Вы так бледны; пойдем; успокойтесь; теперь же находит гроза.
— Хорошо! — отвечала Олимпия. — Я пойду, пойду, погребем труп этот, и я пойду!
Слуга полетел в замок, принес заступ и, не жалея себя, вырыл могилу. Олимпия обливает слезами труп и с помощию слуги опускает его в землю. Слуга вдруг кого-то видит.
— Уйдем, сударыня, — говорит он Олимпии, — уйдем! Это Вооз и Ричард; может быть, они идут за вами.
Слуга насильно тащит Олимпию; наконец она соглашается и уходит в замок. В самом деле, это были Вооз и Ричард; они идут, разговаривая между собою.
Вооз
Да что ж вы не унимаете его?
Ричард
Волк гонится за овцою, так ему сунуть в рот свою руку?
Вооз
Инквизиция ему не страшна — хоть бы Бога побоялся.
Ричард вздохнул и молчал.
Вооз
Ричард?
Ричард
Что?
Вооз
Вы вздыхаете?
Ричард молчит.
Вооз
Не ошибаюсь ли я?
Ричард
В чем?
Вооз
Вы переменились.
Ричард
Мне что-то нездорово.
Вооз (лукаво)
Вы обращаетесь?
Ричард
Я не хочу резать.
Вооз (лукаво)
Понимаю-с!
Молчание.
Да, видал я многих дьяволов, а уже каков Коррадо — так дух, живущий сто лет в аду, не выкинет таких штук.
Ричард
Штуки мне его не нравятся; я скоро откланяюсь ему. Убить брата, убить двух человек ни за что? Инквизиция узнает, так ни с чем не разделаешься с нею. Завтра я — куда поведет Бог.
Вооз
Чуть ли и я не так же.
Ричард
Да что он намерен делать с отцом?
Вооз
То, чего не сделал бы ни один дьявол. Он велит морить его голодом!
Ричард (с негодованием)
Безбожник! Мне жаль старика.
Разговаривая таким образом, они нечувствительно подходят к яме, где лежал Алонзо. Ночь была темная, яма не была еще засыпана, следовательно, и не мудрено, что Ричард упал в нее. Вооз тотчас подает ему руку и вытаскивает его оттуда. Это падение имело великое влияние на душу Ричарда. Он стоял бледен как смерть; невольный трепет потряс все его члены.
С поникшею головою, блуждающими стопами и часто озираясь вокруг, выходит он из саду и в великом рассеянии нечувствительно приближается к лесу, находящемуся возле кладбища. Толстые ветвистые дубы и густые кудрявые вязы, во время месячной ночи составляющие тень, вселяющую ужас и некоторый трепет; широкие листья, колеблемые от тихого ветра и производящие печальный шум; ночные птицы, гнездящиеся в дуплах старых дерев и своим завыванием составляющие унылую, приводящую в трепет музыку, — всё это распространяло тот мрачный ужас, который заставляет нас мыслить о разрушении. Наконец, такое место, где рассудок самый рассеянный не может защитить себя от размышлений, кладбище, поражает взоры Ричарда. Тысяча могил, тысяча гробниц вселяют тысячу мыслей в душу Ричарда. Он пробегает всю цепь своих деяний, содрогается и думает: вот жребий, нас ожидающий, вот предел наших замыслов!
— Так, умереть, — сказал он, и мороз подрал его по коже. Вдруг листья дерев зашумели, толстый дуб заскрыпел, сова завыла — и душа Ричарда, объятая страхом, ощутила ужас. — Всё падет, разрушится, и я. — Опять шумят листья, скрыпит дерево, воет сова, и кажется, всё говорит Ричарду: «И ты умрешь». — Ах! как здесь страшно! — сказал он трепещущим голосом и скорыми, но дрожащими шагами пошел в замок. Приходит в свою комнату и в великом смущении бросается
