Репетитор - Георгий Исидорович Полонский

class="empty-line"/>

Юля наклонилась и поцеловала мать.

Ключик-то нашла?

Ю л я. Он на счетчике.

Б а ю ш к и н а. И на том спасибо. (Встала.) Пойду рыбу разделывать. А ты форму переодень. И позвони этим… мещанкам: Фене, Лизе… Нельзя ведь: обидятся! (Уходит.)

Юля стоит задумавшись.

Картина шестая

Школьная библиотека. Перед  Н а з а р о в ы м — водруженная на стол груда книг и брошюр, которая едва ли не выше его, когда он садится. Горит настольная лампа.

Г о л о с  б и б л и о т е к а р ш и. Так я пойду, Кирилл Алексеевич?

Н а з а р о в. Да-да, конечно. Я запру сам.

Г о л о с  б и б л и о т е к а р ш и. А может, домой книжки возьмете?

Н а з а р о в. Не надо. Вы меня так уютно устроили. Если возьму, то немного. Тогда заполню на себя формуляр и все там отражу, не беспокойтесь.

Г о л о с  б и б л и о т е к а р ш и. Ну что вы, вам не обязательно…

Н а з а р о в. Порядок один. До свидания.

Г о л о с  б и б л и о т е к а р ш и. До свидания…

Н а з а р о в (снял пиджак. Чтобы встряхнуться, несколько раз выполнил отжимы от стола и развод локтей в стороны. Сел). Стрезикозин, «Руководство учебным процессом в школе»… Захаров, «Организация труда директора школы»… Марьенко, «Организация и руководство воспитательной работой в школе»… Сухомлинский, «Разговор с молодым директором школы».

Послышались чьи-то быстрые каблучки.

М а р и н а. Верочка, дай мне на двадцать минут «Былое и думы».

Н а з а р о в (встал). Ушла Верочка.

М а р и н а (увидела директора, сказала быстро и сухо). Мне нужен Герцен, я возьму.

Н а з а р о в. Пожалуйста!

Марина идет вдоль стеллажей, всматривается в корешки.

У вас есть минутка?

М а р и н а. Минутка? Да, а что?

Н а з а р о в. Вот взгляните на это хозяйство и скажите, с чего бы вы начали.

М а р и н а (подошла к его столику). Собираетесь все это осилить?

Н а з а р о в. Надо, никуда не денешься. Значит, осилю. За неделю примерно.

М а р и н а. А почему же не взять домой? Хотя спешить вам некуда: дети, наверное, не плачут?

Н а з а р о в. Нет, не тот возраст, чтобы плакать… Тринадцать лет… А все равно я не люблю заниматься дома. Дисциплинка не та… люблю, знаете, библиотеки. Что они набиты мудростью — это само собой. Но я их за то люблю, что человек не может фамильярничать с этой мудростью… понимаете?

М а р и н а. Не очень.

Н а з а р о в. Ну, не на кушетке читает, где и телефон подключен к тебе, и телевизор, и жена… А вот так: тишина, твердый канцелярский стул и книжка. Уважаю!

М а р и н а (колючим тоном). Это, если хотите знать, роскошь! Вы сумейте-ка в троллейбусе, когда там битком. И в кухне, когда варится суп. И ночью, пока спит сын…

Н а з а р о в. У вас сын? Маленький, вероятно? А с кем он днем?

М а р и н а. В яслях. Весной будет три года — в садик пойдет.

Н а з а р о в. Ясно… А муж чем занимается?

Марина листает книги и, кажется, не слышит вопроса.

Марина Максимовна! Я спросил…

М а р и н а (быстро). Да-да, вы спросили, с чего бы я начала. Не знаю. С этих книг — вряд ли. Две из них замечательные, но там вопросов больше, чем ответов… А остальные… так их много, такие они монументальные все, благоразумные… В них — нормы и правила, а в школе на каждом шагу — исключения! Это как наука об искусстве; Федин точно сказал: «Все знают, как сделан «Дон-Кихот», и никто не знает, как его сделать», вот так и тут.

Н а з а р о в. В общем, вас забавляет, что я поставил перед собой эту кипу и закатал рукава? Думаете, наивно? Стало быть, правила все относительны, единой методики нет — есть искусство! Но это вы говорите: «искусство», а я могу сказать: «шаманство», «дилетантство», кто из нас прав? Все случаи неповторимы, раз на раз не приходится, каждый сам себе Песталоцци и Макаренко?.. Нет, Марина Максимовна, у меня не так мозги устроены, чтобы это принять! Или вы просто меня запугиваете? (Смеется.) Так я не поддамся! Педвуз я кончал раньше вас, а в школу попал позже, так что многое перезабыл… И все же признать, что я там зря штаны протирал на лекциях, — не согласен!

М а р и н а. Институт я тоже любила, благодарна ему. Но курс педагогики ненавидела! Такая невыразительная фигура нам его читала…

Н а з а р о в. Ну и что? Суть она доложила? У нас тоже читали скучновато… Так это ж не театр!

М а р и н а. Скучновато — значит отвратительно! Скучна только ложная мудрость, настоящая — та всегда интересна! Надо зевать, когда скучно, широко и громко зевать, а не делать почтительное лицо…

Н а з а р о в (вдруг). Слушайте, сколько у вас выговоров? В личном деле, в комсомольской учетной карточке?

М а р и н а. Они у меня без занесения… А что я такого сказала? Я говорю, что настоящий курс педагогики я проходила не на лекциях, а уже здесь…

Н а з а р о в. У бабы Симы?

М а р и н а. А почему вы улыбаетесь?

Н а з а р о в. Нет, что вы, мне плакать надо. Баба Сима теперь далече… Выход один — брать уроки у вас!

М а р и н а. Шутить изволите? А ведь меня ребята ждут, и я еще не нашла «Былого и дум». (Ушла за стеллаж.)

Н а з а р о в. До сих пор ждут? Что у вас там — литкружок?

М а р и н а. Нет, просто спор возник…

Н а з а р о в. Знаете что? Пойду-ка я с вами. Интересно мне: о чем в семнадцать лет люди спорят в пустой школе и на пустое брюхо? Могу послушать?

М а р и н а (озадаченная, она вышла с книгой). Пожалуйста… Только не удивляйтесь, если они сразу захотят есть… и разойдутся… Это будет естественно.

Н а з а р о в. Вы считаете? Почему?

М а р и н а. Вы новый человек. Им нужно время, чтобы узнать вас, почувствовать доверие… или наоборот…

Н а з а р о в (помрачнел). Ну, чтоб не было «наоборот» — это моя забота… Послушайте, а может, в самом деле ребятам пора обедать? И подышать воздухом? И сесть за уроки? Такие вот споры — они разве не ломают им распорядок дня?

М а р и н а. Они считают, что это их забота. Они взрослые, Кирилл Алексеевич! И потом — это исключение…

Н а з а р о в. Какое-то увлечение исключениями… Ладно, идите, коли ждут. А я, косный человек, займусь нормами и правилами. Авось все же пригодятся… хотя бы в виде исключения?

М а р и н а. До свидания.

Н а з а р о в. Всего хорошего.

Щелкнула «собачка» дверного замка. Назаров затянулся «Беломором» и усадил себя за работу. Размагничиваться ему нельзя.

Картина седьмая

Дома у Баюшкиных. Утро воскресенья, совпавшего с днем рождения Юли. Ю л я  и  К л а в д и я  П е т р о в н а  осваивают новый портативный магнитофон.

Б а ю ш к и н а. А если я хочу с радио переписать?

Ю л я. Запросто. (Читает инструкцию.) «Включите два штыря соединительного шнура в розетку трансляционной линии…»

Б а ю ш к и н а. Ты мне сразу переводи на русский. Включите два — чего?

Между тем к будке телефона-автомата, стоящего у одного из порталов, подходит  М а й д а н о в. Он в шапке и в свитере, с лыжами, которые, не умещаясь в будке, мешают закрыть дверь. Набирает номер.

Ю л я. Ну вот нее! Соединительный шнур — синий. У него два