Средь текущих времен - Игорь Николаевич Крончуков

нужна.

– А почему не было тогда тебя?

Антон, ведь умер друг! -

Барин очнулся снова вдруг.

– Вадя, ну как ты не понимаешь,

Тебя увидеть мертвым… Ты не знаешь…

– Ладно, Антон, это мы опустим,

Чего мы все о грустном и о грустном, -

А тот, слушая его, мрачным был все равно.

Любить

– Я полюбил ее зимою, в снегопад.

Чувства, гормоны… Все было.

Но был я о том не рад,

Что она была не красива.

Что ж, любовь зла, я ее любил,

Да и богатой все же была;

Но есть одно «но», чем себя и погубил,

Замужем была она.

Посылал ей письма, нет ответа

И в апреле тогда узнал:

Рано утром на рассвете,

Она с мужем на причал.

Я бежал, бежал, но не успел,

Увидеть ее я хотел.

Уплыли они за рубеж тогда,

Я посмел за ними, но поздно, да.

Уединения стал я искать,

Курить и немного выпивать.

Вот так я барин здесь

Очутился и спился,

А когда вспомнил про честь,

Сам себе и удивился.

*

– О, друг, не вспомнить мне тогда,

Что это была за госпожа.

– Вот так и я жил одним днем, -

Говорил будто сам с собой, -

Ничего, жизнь учтем.

Это не война, а лишь первый бой.

– Брат, скажи, а что было в письме?

И когда оно пришло к тебе?

– Давно, не вспомнить мне,

Не поверить, был я не в себе.

Будто бы в ужасном и кошмарном сне, -

Свеча вся уж изгорела,

Гореть уж дальше не хотела.

– Да, брат Антон, да.

Дожили, приехали, Ба!

А что ты дальше делать хочешь?

Неужто ль жить в этой ночи?

– Не знаю, Вадя, не знаю,

Ведь только ты один остался.

По привычке все так же страдаю,

Перед вопросом жизни замялся, -

Барин невесело заулыбался.

Помню

– Помню старые веселья

И как далек тот миг,

Под погодку весеннюю,

Песней теплой воздух проник:

« Соловушек ясный ты мой,

Лети же, лети же домой».

Помнишь, с тобой же сочиняли

И ходили, распевали?

Как ездили к бабушке моей,

Собирали ягоды, рвали сельдерей.

Ну, куда же все это ушло?

Не вернуть нам все равно.

Затем прошло года два

И в лицей, а там, дела.

Шли года, уже в народе,

Все взрослели, взрослели, вроде.

А там совсем уж серьезными стали

И друг друга потеряли,

Как бабушку похоронил,

Так поиски и учинил.

По твоему следу я мчал,

То противоположно

Вот, угадал.

*

Антон Петрович заснул,

Барин решил сделать прогул.

Выйдя из дома, почуял:

– Да, жить здесь безумье…

Лишь свежий воздух, не то, что в доме, -

Причитал тихо, сонно.

Кучер сидел, курил сигарету,

Хотел уж дождаться на вопрос ответа,

Но его так и не задал,

Лишь, сомкнув глаза. Спал.

Хотел спросить: «Когда пора ехать?

Когда же все же уезжать?»

Видимо, была помеха

И не стал спрашивать.

Барин смотрел во тьму эту,

Где не видно и следу.

Лишь ветер в черном тумане,

Говорил о прошлом расставании.

– Антон не по годам

Состарился, годится в деды мне;

Ну уж помогу, исправлю сам,

Богатые цирюльни, хорошие ателье.

Эх, Антоша, ты покорился судьбе.

Покорный

На рассвете покорный судьбе проснулся,

Как обычно, взглянул в окно

И только сейчас он очнулся.

– Эж приснилось мне все, -

Не веря, что это было и есть,

По комнате побродил,

Выбежал на улицу замерзший весь

И там ничего не увидел.

Побродил по окрестностям,

Собрав хворосту, для розжига сучей

Ради своих интересностей.

Чтобы его сон больше не мучил,

В доме он свечку стал искать,

Не помня, куда задевал

И на рубахе реки слез начинают блуждать,

Антон зарыдал.

И вдруг из-под открытого окна,

Донеслись лошадиные копыта.

– Ну, взгляну-ка я, чьи там ныне виды.

Бог ты мой, это ж брат!

Он же едет, как так!

В дороге

Ямщик в руках держал кнуты,

Хмуро смотря на дорогу,

В лицо частицы опавшей листвы,

Поклоняясь осеннему року.

Вадим, он же барин,

Радовался неудачной встрече;

Смотря в далекие дали,

Становилось легче,

Когда с каждой минутой,

Приближался тот дом,

Который оставил он.

Частенько посматривая на друга,

Издавая облегченные звуки,

Что значило: все уж позади,

Встретят новую дорогу они.

Друг его все храпел…

Проснувшись, старые песни запел,

Вспоминая стары стихи,

А в основном, видел он сны.

Иногда, вздрогнет от сна,

Взглянет по сторонам,

Опомнится. Значит, на месте, значит, он там.

Песнь о сапожнике

Во свете черных окон и дороги,

Во свете белых лунных свет,

У проходящего порога,

Остался пыльный цвет.

И за день столько туфель ты увидишь

И устанешь, ведь работа;

Сотни раз звон монет услышишь,

Такова твоя забота.

Эх, сапожник, какая твоя жизнь…

Намывать ботинки только лишь

И каждый день лишь за монету,

Начищать до бесследа.

Ты видишь ноги до колен,

Слышишь звон копыт у стен,

Ты видишь снизу красивых дам,

А в сердце царит любовь.

Она лишь состоит из снов,

Выпьешь дома водки ты стакан.

Эх, сапожник, какая твоя жизнь…

Намывать ботинки только лишь

И каждый день лишь за монету,

Начищать до бесследа.

*

–Да, брат Антон, а ты говоришь,

Шутника в тебе нет, уж уследишь,-

Тот из кармана водку достал,

Глоток испил, но осознал.

Увидев Вадимовы глаза,

Чуть подавился, промямлил: – М-да.

–Друг, – Вадим говорит, – так ты что

Эту дрянь будешь пить все равно?

–Прости, Вадим, привычка старая.

Десять лет – не многая, не малая.

Нужно время, – выкинув бутыль.

И далее он проныл:

–Вадим, а, кстати, до сих пор сочиняешь?

–Ну, тут такое дело, знаешь.

–Давай, что уж, расскажи.

–Честно говоря, давно не излагал,

Ты уж не осуди.

Помнишь ли ты, еще учились,

Я на ходу тогда сочинял.

А тут и стихи появились,

Хотелось, чтоб ты узнал.

Кровать

Вот приду я усталый домой,

Прибавляя шаг все скорее,

И не весел ныне день мой,

И нет ничего приятней и добрей,

Тепла от бабушки и матери.

Друзья огоньком греют,

Но только лишь в моей кровати

Колыбельною песней лелеют.

Ляжешь и понимаешь тогда,

Как на улице холодно, сыро

И не нужны далекие села,

Ведь здесь все так мило.

Тусклый свет, темные окрасы

И на душе так хорошо,

И ни к чему все другие, скажу сразу,

Зевнув, в мысли кличет добро.

Мягко и тепло в душе,

Вне бессонницы, таинство в себе.

Но здесь есть исходы,

Плохо рано вставать;

Там другие итоги,

А пока теплом греет кровать.

*

Повозка у обеденной остановилась,

Когда уже как два часа солнце появилось.

Вадим долго Антона не будил,

А вот как остановилась, быстро вскочил

И сердце его быстрей забилось,

Как таверну он эту узнал.

А Вадим одежду на себе примерял:

– Вот брат, пока ты спал,

Кучер наш одежду тебе подыскал.

Мы уж проехали вскользь.

– Пятьсот верст.

–Ясно, ну что ж, -

Думал Антон совсем о другом,

А суть его была в том,

Что здесь имел славу как пьяница, во время былое,

Ведь прошлое у него темное, серое.

– Брат Антон, выбирать нечего сейчас,

А переодеться надо бы-с.

Ну, пойдем же со мной,

Там за домом «угловой»,

Есть место за гривен золотой.

Остановка

Господа по среднему классу шли,

Где жили, ни богаты, ни бедны;

Люди здесь таковы.

Улицы из двухэтажных домов,

Вид, вроде как, не суров.

И больничная торчит макушка,

За подворотней там церквушка,

И конюшни, и магазины там,

И таверны, граненый стакан.

Все неплохо, но рано,

Времени сейчас не для похода элиты;

Все бы славно,

Но магазины закрыты.

Лишь обеденная работала одна,

Открылась недавно она.

И тишина творила по улице всей,

И тихо было вокруг.

Лишь пьяный и еще пьяней

Спорил, кто из них друг.

Мимо них даже иногда люди ходили,

Кто такие, бдили.

Кто там на улице кричит,

И кем себя величает.

*

– Друг Антон, о, как выглядишь ты,

Как настоящий барин.

– Да и впрямь, Вадим, мужчина мечты, -

Красный румянец по лицу ударил.

По улице к обеденной идут они

И тут Антон пуще покраснел,

Знакомые голоса слышать не хотел.

Только мимо господа хотели пройти:

– Сударь, помоги, помоги!

Первый Вадим остановился,

Как кричащий удивился:

– Антоний, неужто ль это ты?!

Какие «напялили» вы сюртуки!

– Нет, не я. Я вас не знаю.

Кто вы такой