Пьесы - Афанасий Дмитриевич Салынский

медный грош трясется. (Хихикает. Опять поет.)

Дочку хана, ай да брат…

Со звоном бьют посуду.

Г о л о с а.

— Горько!

— Горько!

— Поцелуйтесь же!

— Пусть целуются!

Ветер со стуком захлопывает окно. Голоса затихают.

М а х м у т. Там еще мечты… одна за другой. Много!

М а д и н а. А ты о малом хоть достатке думал, на вершину почета подняться мечтал? Ну хотя бы один раз мечтал?

М а х м у т. Разве о том, что уже есть, мечтают? Вон какой у нас большо-ой чемодан добра. Не все вошло, смотри, сколько осталось. (Обводит взглядом опустевшую комнату.) А на вершину почета я уже давно поднялся.

М а д и н а. Ты? Почета?! Это на какую же вершину поднялся человек, а я не вижу?

М а х м у т (тычет себе в грудь). Человек? Я — то есть. Я, Мадина, в свои двадцать четыре года уже мастер… Люди, чтобы у меня пошить, в очередь встают.

М а д и н а (вздыхает). Значит, еще одной очередью в городе стало больше…

М а х м у т (не чувствуя издевки). Мне даже перед старыми мастерами неудобно.

М а д и н а. Ах ты бедный, грошик мой медный! Никто еще, на иголку опираясь, на вершину славы не поднялся! (Внезапно вспыхнув.) Чтобы туда залезть — зубы нужны! Когти!

М а х м у т (все свое). Может, когда-нибудь и меня, как старика Гофмана, «Золотой иглой» назовут.

М а д и н а. Ну и назвали… а потом?

М а х м у т. Потом-то? Потом хорошо будет.

М а д и н а. Ну, прощай, Пеший Махмут! И никогда ты аргамака не оседлаешь. Так и останешься — Пешим Махмутом. (С сочувствием.) Вся мерка твоя: вершок вдоль, два поперек… Иди, обниму тебя. (Перегнувшись через чемодан, обнимает Махмута за шею.)

М а х м у т. Не уходи, Мадина. Может, еще возьмешь и изменишься.

М а д и н а. Ты не изменишься. Вот чего боюсь.

М а х м у т. Боишься? Меня?

М а д и н а. Я и сама не понимаю, только чувствую: безмолвный укор висит над головой — совестливость твоя. Душу бередит.

М а х м у т. Может, моя любовь так…

М а д и н а. Нет, Махмут, любви не боятся… Ну, присядем по обычаю.

М а д и н а  садится на чемодан, М а х м у т — прямо на пол, плачет.

М а х м у т. Из дома выйдешь — но из души не уйдешь, Мадина. (Кладет руку на сердце.) Вот здесь горишь, вот здесь болишь… Если в мире приюта не найдешь, измаешься, озябнешь, приходи обратно. Я огня не погашу: всегда очаг гореть будет. Всегда дома буду, всегда буду ждать. На рассвете вернешься — еще лучше. Вместе день начнем…

М а д и н а. Махмут! Пожалей меня! (Резко встает.)

М а х м у т. Я жалею… И солнце уже заходит. (Медленно встает.)

М а д и н а (обводит взглядом комнату, качает головой, достает платок). Знать бы, куда сейчас пойду… и куда приду. Прощай все… с чем прожила я три года!

М а д и н а  берет сумку, М а х м у т поднимает чемодан.

М а х м у т (останавливается на пороге). Останься, Мадина, ведь я люблю тебя…

М а д и н а. Может, и любишь… А какая польза от твоей любви?

М а х м у т. Польза? От любви? Я как-то не думал. Может, и нет пользы от любви-то…

Выходят. Когда открывают дверь, снова распахивается окно, врывается шум свадьбы. Снова та же песня.

Ангелочка, ай да брат,

В жены взял Хабибмурат!

Ангелочек — первый сорт,

Что ни делай — с рук сойдет!

Денежки заплачены!..

В открытое окно просовывается  г о л о в а: это  в т о р о й  г о л о с, который давеча унимал поющего.

Г о л о в а. Соседи! Эй, соседи, говорю! Свадьба у нас, самый разгул. Пойдемте… Ба, куда же они подевались? Окна, двери настежь, свет горит, а сами — тю-тю! (Свистит.) Соседи! Сосе-еди! Где вы?

Г о л о с а.

— Горько!

— Горько!

— Поцелуйтесь!

— Пусть целуются!

— Це-ло-вать-ся!

Г о л о в а. «Целуйтесь» да «целуйтесь»! На всю жизнь сразу, что ли? А на потом что останется? (Исчезает.)

Свет гаснет.

Выбор материала

Утро. Пошивочное ателье «Дятел». Еще никого нет. Вдоль стен стоят манекены в самых разных одеждах. Входит  З а м з а г у л ь, приемщица заказов. Сняв широкополую соломенную шляпу, по-рыцарски преклоняет колено, приветствует манекены: их она одела театральными персонажами.

З а м з а г у л ь. Доброе утро, сиятельные манекены, то есть дамы и господа! Как ночевали? Фу! Ну и воздух! (Открывает окно. Обращаясь к каждому, обходит манекен.) …А ты все ждешь, бедняжка Чио-Чио-сан? Опять не пришел твой капитан? Очень уж бурное было море, слышала?.. Будь терпеливой, вот такой, как я. (Обнимает ее.) Леди Макбет! Бесстыдница! Хоть грудь прикрой! (Прикрывает ей грудь.) Кокетка! Дон-Жуан и тот застеснялся, в угол отвернулся. (Оглядывает Дон-Жуана с ног до головы.) Это еще что такое? Опять в грязи по колено вернулся? Опять где-то всю ночь таскался? «Исправлюсь, исправлюсь!» Сколько веков уже слышим мы эти клятвы? Каждую свою клятву по десять… нет, по сто раз нарушаешь. Все, кавалер, терпение иссякло! Я на тебя в суд подам. (Поднимает палец.) То-ва-ри-щес-кий! Из-за таких, как ты, сколько вот таких, как Чио-Чио-сан, горькими слезами плачут. Ты все наше ателье «Дятел» позоришь. Стыд и срам! Голубушка, Наташа Ростова! Хоть бы ты его приструнила! (Проходит дальше.) О! А это кто? Так ведь это дедушка Ажмагул из «Похищения девушки» Мустая Карима. Здравствуй, дедушка Ажмагул! Ты как сюда, в классические образы, затесался? Молодец, дедушка, не растерялся, пролез. Скучать не будешь, я вчера Галяуи-Зайца из «Тальян-гармони» Габдуллы Ахметшина вырядила. Теперь вас много будет. Национальные костюмы начнем шить. (Еще взмах рукой.) Привет и вам, остальные герои! (Садится за стол.) Если этот косоглазый Байтура опять мало-мальски стоящей роли не даст, возьму и вот с ними (показывает на манекены) сама спектакль поставлю. Сама режиссер, сама артистка, сама художник, сама — Замзагуль Гульзаманова! Слышишь, косоглазый Байтура? (Манекенам.) А вы чего молчите? Думаете, не получится? (Грустно.) Конечно, не получится… (Пауза.) Байтура! Байтура-агай! Байтура Турекеевич! Дай мне роль — хоть только одну, ма-аленькую!.. Даже не ради меня самой, потому что перед Абдулхаком похвасталась, Байтура же Турекеевич, говорю!

Входит  И н с а ф. Лет 55, высокий, плотный, медлительный.

И н с а ф. Вот так, дочка: зовешь одного, приходит другой. Я Мисбахов. (Оглядывается по сторонам.) Теперь манекенов стало больше. А раньше было меньше.

З а м з а г у л ь. Богатеем.

И н с а ф (протягивает руку). Инсаф Мисбахович Мисбахов. Здравствуйте.

З а м з а г у л ь. Здравствуйте. (Внимательно смотрит на него.) А вы, дядечка, случайно не немец?

И н с а ф. Почему немец, почему не грек?

З а м з а г у л ь. У немцев был великий композитор Бах. И этот самый Бах как раз посередке вашей фамилии оказался.

И н с а ф (сам себе). Мисбахов. Действительно… Великий композитор, говорите? (Смеется.) Великий, а меж двух слогов уместился… Бах. Мисбахов.

З а м з а г у л ь. Бедняжка.

И н с а ф. Кто?

З а м з а г у л ь. Бах. Другого места не нашел.

И н с а ф. Правда ваша… А может, в каждом человеке свой Бах сидит?

З а м з а г у л ь. Нераспознанным талантом он называется. (Показывает на себя.)

И н с а ф. Баха пока оставим. У него своя музыка, у нас своя…

З а м з а г у л ь (предлагает сесть). В