Такая любовь - Павел Когоут

не согласится она — не соглашусь и я. Майка! Неужели никто меня…

Но оскорбленная Майка уже ушла.

Человек в мантии. Как вы об этом узнаете?

Лида. Он позвонит мне.

Человек в мантии. Пока не позвонил?

Лида. Нет еще.

Человек в мантии (протягивая ей из-за кулис трубку на шнуре), Позвоните вы ему!

Лида с трепетом берет трубку. Петрус все еще сидит у телефона. Звонок. Он вздрагивает. Аппарат звонит раз, два, три раза, только после этого Петрус нерешительно берет трубку. И вдруг говорит глубоким басом.

Петрус. Алло!

Лида. Можно попросить ассистента Петруса?

Петрус. Кто спрашивает?

Лида. Матисова…

Петрус. Один момент… (Кладет трубку на стол; сидит бледный, расстроенный. Потом берет трубку и говорит своим голосом). Слушаю…

Лида. Это Лида. Ну как?

Петрус. Лида…

Лида. Ты уже говорил с ней?

Петрус. Да…

Лида. И что же?

Петрус. Мне надо сейчас же с тобой встретиться!

Лида. Скажи, по крайней мере!

Петрус. Я все тебе скажу — через полчаса я буду около вашего общежития…

Лида. Петр…

Петрус. Лечу, Лида.

Повесил трубку, сидит. Лида стоит неподвижно, потом машинально передает трубку Человеку в мантии, неожиданно всхлипывает и быстро уходит. Петрус снова берет трубку и набирает ноль. Проводит по лбу тыльной стороной руки.

Петрус. Девушка, говорит Петрус… аннулируйте мой вызов… Что? Нет, не буду…

Положил трубку. Встал. Человек в мантии говорит строго и печально.

Человек в мантии. Петр Петрус, это добром не кончится.

Гонг. Свет в зале.

Второе отделение

Предположим, что обстановка, описанная во вступлении к первому отделению, в основных чертах не изменилась. Предположим, что зрители уже освоились, примирились с нашим способом развития сюжета при помощи ретроспективной реконструкции. Поэтому нет причин отказываться от этого способа. Занавес остается поднятым в продолжение всего антракта, затем на сцену снова выносят ту же скамью, что и в прологе. Но на этот раз ее ставят не спинкой к залу, а вдоль боковых кулис. Со вторым звонком входят и усаживаются на скамью Стибор, Лида, Петрус и Петрусова: они сидят безмолвные и неподвижные, только Петрус не выдерживает, закуривает сигарету, но тут же гасит ее и встает вместе с остальными, когда с боем часов свет в зале гаснет и на освещенную сцену поднимается Человек в мантии со своими бумагами. По его кивку все усаживаются.

16

Человек в мантии (окидывает скамью испытующим взглядом, затем встревоженно обращается к публике). Грабетова Майка! Что за имя — Майка? Мария!

Майка выходит на сцену бледная, но спокойная.

Человек в мантии. Я предъявляю обвинение и вам. Вы знаете, почему?

Майка. Да.

Человек в мантии. От своей подруги вы знали, что она не собирается шагать через трупы, что для нее решающей будет точка зрения Петруса и согласие его жены. Это вы посоветовали Стибору повлиять на них с помощью давления и угроз?

Майка. Да…

Человек в мантии. Признаете вы себя виновной?

Майка. Ни в коем случае!

Человек в мантии. Ах да, вы ведь женщина! Сядьте там!

Показывает на скамью. Майка садится возле Стибора.

Человек в мантии. Продолжим.

Сцена погружается в полумрак. На авансцену выходят Лида и Петр, оба с опущенными руками и склоненными головами.

Человек в мантии. Матисова, вы оделись и пошли — куда?

Лида. Вниз. На угол возле общежития…

Человек в мантии. И вы туда пришли, Петрус?

Петр. С небольшим опозданием…

Человек в мантии. Так как шли пешком, чтобы выиграть время и еще раз все продумать.

Петр. Честное слово, я ни о чем не думал! Я был не в состоянии…

Человек в мантии. Это вы просто себе внушили, Петрус. На самом же деле именно в этот вечер и значительную часть ночи, вплоть до определенного времени, ваш мозг работал на полные обороты. Вы даже были в состоянии предвидеть, какие вопросы вам могла задать Матисова, и заранее подбирали к ним неопровержимые аргументы. Тем не менее, первый же ее вопрос совсем выбил вас из колеи, хотя он был прост, логичен и вы его ждали наверняка. Что это был за вопрос?

Лида. Ну как?

Человек в мантии. Лицом к лицу с человеком, который дважды с необычайной силой ворвался в вашу жизнь, ложь застряла у вас в горле. Вы были пристыжены и тронуты. Вы очень нежно поцеловали ее и сумели сказать только…

Петр. Пойдем куда-нибудь, где можно дышать…

Лида и Петр все еще неподвижно стоят рядом. Светлеет кинопроекция: поле за городом; издалека со станции доносятся звуки ночной жизни, порой подымается ветер, и все время где-то поблизости гудит трансформатор.

Человек в мантии. Время! Вам нужно было время и покой — только поэтому вы гнали такси до самого Садового города. У шофера были свои представления об этом, и когда вы расплачивались с ним там, где кончался город и начиналось поле, он доверительно шепнул вам: «Молодой человек, нынче уже не так тепло…» Но ночь была относительно теплой, и ночь вам помогла — сухой ветер придал ей почти весенний привкус и прогнал тоскливый аромат ноября. Эта ночь, ширь полей, мерцающие галактики далеких городских огней и ночных звезд, уютное пыхтение маневрирующих паровозов да монотонное, успокаивающее гудение трансформатора — все это вернуло вам силы и уверенность в себе. Тогда вы начали… лгать. Трезво, хотя и несколько взволнованно, вы изложили Лиде содержание разговора с вашей женой — разговора, который никогда не происходил. И нужно сказать: ваш собственный рассказ утверждал вас в убеждении, что если бы этот разговор состоялся, он неминуемо имел бы точно такой же смысл и последствия. Когда вы передавали Лиде последние слова вашей жены, будто она ни в коем случае не согласится на развод, вы были растроганы, удручены и искренне убеждены, что совершается несправедливость, которая сыграет в вашей жизни роль гранаты, разорвавшейся на выставке хрусталя. Лида молчала, комкая платочек в руке. Она заговорила лишь тогда, когда вы начали беспокоиться.

Лида. Так она и сказала?

Петр. Что-то в этом роде…

Лида. Значит…

Петр. Значит, нам придется с этим считаться… Что будем делать, Лида?

Лида. Ничего…

Петр. Ничего… Нет, надо что-то.

Лида останавливается, обнимает его. Говорит страстно, горячо, и первые ее слова вновь поколебали его.

Лида. Петр, я очень люблю тебя… Очень! Страшно люблю! Вряд ли кого-нибудь еще я так полюблю… Но именно поэтому я не хочу, не могу хотеть, чтобы ты страдал, чтоб у тебя были неприятности, — это запачкает все. Я никогда не была бы